«Письмо Нины Соколовой 09.03.42. »

Письмо Нины Соколовой…

1. «ПАМЯТЬ о войне НЕ должна уходить». Александр Севастьянов

1.1. «Бабушка называла ее "Соколенком"»

1.2. «Здравствуйте, дорогие “пермяки”!»

1.3. «Письмо поражает благородной сдержанностью, неложной, непоказной мужественностью»

Приложение. Начало письма из Москвы Нины Соколовой от 09.03 1942

«ПАМЯТЬ о войне НЕ должна уходить»

1.1. «Бабушка называла ее "Соколенком"»

   Разбирая архив, оставшийся после смерти моей мамы, Севастьяновой Анны Александровны (1924-2017), я обнаружил письмо, взволновавшее меня безыскусной правдой своего содержания. На обороте последней страницы – надпись маминой рукой: «Письмо Нины Соколовой о войне, о 16 октября 1941 года».
   Москвичам, даже не очень старым, не нужно объяснять, что это за дата: тогда ве-ковой смертельный враг славян стоял у ворот Москвы и вопрос для нас решался, быть или не быть. Из Москвы шла массовая эвакуация. Мою маму, школьницу выпускного класса, отправили вместе с приемными родителями в Пермь, поскольку туда был переброшен авиационный завод, которым руководил глава семьи, известный конструктор боевых самолетов С.А. Кочеригин. На этом заводе пришлось работать и бабушке с мамой, живя в непростых условиях (у бабушки от недоедания и холода начался туберку-лез). Туда, в Пермь, и было направлено с оказией письмо, сохраненное мамой и теперь найденное мной.
   Я с детства помнил эту Нину Соколову, бабушкину крестницу, как можно понять из письма. Бабушка называла ее «Соколенком», но в моих глазах это была уже тоже старушка, ровесница ХХ века, среднего роста, с красивым и светлым, немного печальным и благородным лицом. Русые когда-то волосы, седина, серые глаза. Помнится, у нее был муж Владимир, но она его пережила. В 1959 году родители переехали со мной в Калининград по месту работы отца, а когда мы с мамой вернулись в 1972 году, Соколову я уже больше не видел. Я ничего более не могу рассказать об этом человеке, но зато многое за нее и о ней говорит само письмо.
   Вот оно.

1.2. «Здравствуйте, дорогие “пермяки”!»

   «Здравствуйте, дорогие “пермяки”! Все мы шлем Вам большой горячий привет и от души желаем всего, всего хорошего. Как Вы себя чувствуете? Каково настроение? Здоровы ли? Очень часто вспоминаем и думаем о Вас.
   Весточки, которые идут из Перми, здесь становятся общим достоянием. Все мы, Ваши знакомые и родные, поддерживаем связь между собой. Хотя мы лично получили от Вас только открыточку, письмо и телеграмму, за которые очень и очень еще раз благодарим, нам небезызвестно, в какие тяжелые условия Вы попали. Но не расстраивайтесь очень. Здесь в Москве тоже стало жить трудно.
   Дорогая, родная Клавдия Ивановна (Клавдия Ивановна Кочеригина, урожденная Куликова (1885-1973), – моя бабушка. Будучи родной тетей отца моей мамы, она официально удочерила ее, когда тот овдовел и женился вторично. А.С.), мне давно хотелось написать Вам подробное письмо, но не было возможности это сделать и случая отправить с таким расчетом, чтобы оно наверное Вам попало. Хотелось рассказать очень о многом, но по почте ведь это сделать нельзя. Ограничивалась приветствиями и хорошими пожеланиями. И то кажется Вас. Иван. (Василий Иванович Куликов, младший брат К.И. Кочеригиной. А.С.) говорит, Вы пишете, что от нас ничего не получаете.
   Мама тоже написала письмецо, но больше, пожалуй, скоро не напишет – очень болят руки.
   Хочется рассказать обо всем, что здесь у нас делается. В Пермь хотя и доходят слухи, но судя по письмам, Вы все-таки не в курсе наших московских дел.
   Вы уезжали 16 окт., в самый ужасный и тяжелый день для Москвы, в день, когда было объявлено на многих фабриках, заводах и учреждениях, что через несколько часов в город войдут немцы. Все, кто может итти – уходите. Направление – Горьковское шоссе. И вот население, оставив свою работу, хлынуло по этой магистрали. С котомками и узлами за плечами, мешками и чемоданами люди ехали и шли сплошным потоком. Мно-гие бежали, не заглянув даже домой, оставив на произвол судьбы и квартиру, и вещи. Сжигались документы, ведомости, отчеты, дела. Кассиры и директора, особенно ретивые, присваивали казенные деньги, оставляя сотни рабочих и служащих без зарплаты.
   Тащили продукцию мясокомбината, кондитерской фабрики, обувной и много других. Словом, в этот день все сразу лишились работы и были предоставлены сами себе.
   К счастью, не случилось того, чего ожидали. Немцы не были допущены к Москве, но угроза занятия города не миновала, а поэтому срочно стали эвакуировать оборудование. На ж.д. образовались пробки, что представляло хорошую цель для бомбежек. На город налеты тоже не прекращались. Пострадали Большой театр, университет и др. здания.
   Нам ехать было некуда. Мы оба оказались безработными. Наши учреждения закрылись.
   Начались тяжелые дни испытаний. Все москвичи готовились защищать свой город. Строили на улицах баррикады, укрепления, противотанковые препятствия. Многие дома превращались в огневые точки, а население переводилось в свободные квартиры эвакуированных граждан.
   Было введено осадное положение.
   18-го ноября началось второе наступление немецкой армии на Москву. Фронт хотя и медленно, но приближался и приближался. По улице Горького уже тянулись беженцы из Голицыно, Звенигорода, Кубинки, увозя свой жалкий скарб на повозках и саночках. Шли стада коров, овец, коз. А в обратную сторону проходили войска, ехали танки, грузовики с продовольствием и боеприпасами. К концу м-ца стали слышны орудийные выстрелы с линии фронта.
   Но вот, 6-го декабря наступил момент, когда наконец и наша Красная армия пошла в наступление и, разгромив немецкие войска под Москвой, стала гнать все дальше и дальше на запад гитлеровских захватчиков.
   Мы вздохнули свободнее. Стали возвращаться к своим прежним занятиям. Но так как многие предприятия и учреждения перестали существовать или уехали, то все желающие не могли получить работу. Хватались за любую должность. Люди умственного труда становились истопниками, дворниками, возили снег, сгружали и дрова и т.д.
   Безработные мобилизовывались на трудовые работы. Нужно было обязательно куда-либо устраиваться.
   И вот я поступила вышивальщицей в Экспериментально-художественные мастерские. Вышивала дамские блузки. Моей работой были довольны. Но это очень утомительный и кропотливый труд, и плохо оплачиваемый.
   Работала дома. С трудом выполняла норму. К тому же вечерами стали выключать свет. Пришлось засиживаться ночами. В январе перестали топить. Стало совсем плохо.
   К счастью, Машура предложила мне место чертежника-картографа у себя на географическом факультете. Ее назначили деканом, и она набирала штат.
   Теперь работаю в 1-м МГУ и осваиваю новую специальность. Условиями пока довольна: близко от дома, работаю 7 часов, норм не существует, над душой никто не стоит и не тянет, главное и непосредственное начальство – Машура. Хорошо! Володя пока без работы. Это не плохо, иначе мы бы голодали, как и другие. Он ездил 2 раза под Каширу. Привез картофеля, немного луку и капусты.
   К этому довольствию прибавляя норму продуктов, выдаваемых по карточкам, иногда позволяем себе такую роскошь, как обед из двух блюд.
   С питанием в Москве дела обстоят неважно. Коммерческих магазинов нет. Паек очень небольшой. Да и получить-то эти продукты не так просто. Приходится иногда вставать в 4-5 часов утра и простаивать по 8 часов.
   А в последнее время полностью даже не выдают и того, что указано на карточках. Немножко лучше рабочим. Они получают больше хлеба, крупы, масла, сахара.
   На рынках цены беснословные (sic!). Молоко 20 р. кружка, картофель 25-30 р. кг., редька, свекла, капуста 20-35 р. кг., яйца 15 р. штука. Но главное, что и по этим ценам достать что-либо очень трудно. Иногда кой-кому удается купить чужой паек масла или сахара, но это редко и тоже дорого. Масло, напр., в таких случаях стоит 250-300 р. кг., мясо 150-175 р. кг.
   В силу необходимости москвичи ездят на разведку в окружающие сельские местности. Только недавно разрешили проезд на 50-80 км. по некоторым дорогам, а до сего времени ездили нелегально, без билетов и пропусков, цепляясь на ходу, прыгая из ва-гона в вагон, платя штраф или попадая на трудовые работы. Но голод не задерживает перед препятствиями, и люди даже в Рязань ездят на салазках. На деньги ничего купить нельзя, только в обмен на мануфактуру, мыло, спички, табак, вино, патефоны, велосипеды, галоши, бостон, коверкот и др. вещи.
Володя в первую свою поездку чуть было не попал к немцам в лапы. Он и его товарищ на несколько дней остановились в одной деревне, промышляли в окрестностях и с неохотой уехали 23-го ноября, а в ночь с 24-го на 25-ое этот район был занят немецкими войсками.
   Итак, голодать мы не голодаем, но и сыты не бываем.
   А аппетит у меня стал замечательный. Все время хочется кушать. Вес мой теперь 38 кг. Володя потерял в весе 12 кг.
   Все держится повышенная температура, но просвечивание показало, что очажки остались только в правом легком и то незначительные. Выслушиванием же обнаружи-вают жесткое дыхание. Это плохо. Ведь Лимчер ничего тогда почти не слышал. Хотелось ему показаться еще раз. Он ведь принимает в поликлинике на улице Герцена. Ока-залось, он сильно и давно болен.
   Мама сравнительно чувствует себя неплохо, но у нее очень болят руки и нога от холода. Опухли и потрескались глубоко не только суставы, но и кончики пальцев. Она с трудом приготавливает нам пищу и написать Вам никак не может, так как даже карандаш держать в руках не в состоянии. Просила передать горячий привет всем, всем. При пер-вой же возможности, поближе к весне, обязательно сама пришлет весточку, если, конеч-но, будет жива и здорова.
   У меня отморожены обе руки. Опухли, синие, кожа сползает слоями, обнажая мясо. Хожу все время с “куколками”.
   Работать трудно и писать тоже, а главное нет возможности. Ведь у нас дома температура выше +2 С не бывает, а временами термометр опускается до -3 С. Это еще очень хорошо. Наша квартира всегда была теплой и сухой. У других же жильцов в мо-розные дни темп. доходила до -15 С.
   У нас выключили отопление, так как замерзла вода в расширителе. Истопник был неопытный и не мог предотвратить аварию. Лопнули трубы. Теперь нужно ждать весны, чтобы произвести ремонт. Если бы было топливо, конечно, можно было отогреть воду и наладить отопление, но беда в том, что в Москве вообще дела с топливом неважные. Даже бани часто бывают закрыты по этой же причине. Желающие помыться встают с 5-ти часов утра в очередь. (У мужчин свободно.) Так вот мы и сидим в холодющей кварти-ре. Замерзает вода, пища, до вещей нельзя дотронуться – стынут пальцы, от дыхания леденеет одеяло. Я даже на ночь нос свой смазываю вазелином, чтобы не отморозить.
   Дров нам не полагается. След. топить нечем. Керосина дали по 1 литру на чело-века в м-ц. Куда его расходовать? Ведь у нас и света не бывает. Иногда дают по ночам на несколько часов, тогда и начинается готовка, мытье посуды, уборка, стирка. А теперь, говорят, электричество выключили на 20 дней совсем. А когда нет электроэнергии – почти всегда молчит радио. Весело живем! Готовим на тагане: дым, копоть. Скоро истощится запас чурочек, вот беда. У соседей уже пошли на топку ноты, книги, столы и стулья.
   Представляете, как достается маме? Я днем на службе. У нас сравнительно тепло. Володя часто ходит к товарищу греться. Тетя Саня, как всегда, только лежит, боясь вылезать из-под одеяла , а мама целый день находится в холоде, все делая, приготовляя обед, убираясь, дрызгаясь в холодной воде. А грязи у нас теперь много: и от тагана, и от “копчушек”, и от того, что без конца все жильцы ходят к нам за водой. В других квартирах не работает и водопровод, и канализация.
   Спим одетые, покрываясь даже шубами, что в настоящее время особенно опасно. Участились случаи заболевания сыпным тифом.
   Мама часто навещает Вашу квартиру. Там тоже не топили, свет выключали, лифт не работал. Сейчас стало лучше.
   Ну вот, дорогие “пермяки”, наконец-то рассказала Вам о нашем житье-бытье. Все-таки это все терпимо. Как бы хуже не было. Уже почти весна. Готовится новое наступление, участятся бомбежки. На днях был опять большой налет. Удивительный случай – бомбы вторично попали в школу у зоопарка и в дом на площади Маяковского.
   Хочется написать еще о многом, но спешу кончать. И так придется идти домой пешком. Время 10 ч. 50 м. Ведь я пишу на службе. Хочется страшно кушать. Досвидание, любимые, все, все. Может быть, еще увидимся.
   Желаем Вам мужественно перенести все трудности и горести. У всех теперь жизнь полна лишений. У одних их больше, у других меньше. Что же делать? Война.
   Крепко, крепко целую свою родную, дорогую “кресенку” и Аничку. Горячий привет Сергею Александровичу.
9/III-42 Нина
* * *
   Из Ленинграда идут слухи, что там доедают Мурок и Джеков. У нас пока этого, кажется, не наблюдается, но загородники-иждивенцы получают только по 400 гр. хлеба в день и больше ничего.»

1.3. «Письмо поражает благородной сдержанностью, неложной, непоказной мужественностью»

   
   Комментировать это письмо мне кажется излишним. Это лишь небольшая, но красноречивая иллюстрация к неисчерпаемой истории Великой Отечественной войны, великого подвига нашего народа, который дал потомкам удивительный пример терпения и мужества не только на фронте, но и в тылу. Приведенное выше подлинное письмо простой русской интеллигентки, дышащее неприкрашенной правдой жизни, переносит нас в то суровое время, заставляя пережить военное лихолетье вместе с поколением уже ушедшим. Письмо поражает благородной сдержанностью, неложной, непоказной мужественностью. Мы не стояли вместе с этими людьми в окопах Подмосковья и не жи-ли под бомбежками в нетопленных заледенелых домах столицы, но их гены и архетипы – в нашей крови. И память о том, что они пережили, дает нам силы смотреть в будущее без боязни, зная, что их стойкость – наше наследие. И мы, случись что, снова все пере-живем и снова выстоим и победим.

Публикация: Александр Севастьянов

Начало письма из Москвы Нины Соколовой от 09.03 1942