7. «Кругом измена и трусость, и обман»

7.7. За Псковской Гефсиманией следует крушение Российской Империи

7.7.5. В России были верные Богу, Царю и Отечеству, но Царь, уподобляясь Иисусу Христу, не призвал их на помощь

А). Царь Николай не желал от Своих верных таких действий, которые могли бы помешать Ему выполнить волю Божию

Когда говорят, что единственно, о ком думал Император Николай Александрович в дни февральских событий 1917 года, «была Его семья, как всегда клевещут. После отречения Царь поехал не в Царское Село, а в Могилев. Он ехал к любимой армии, с которой желал проститься. 3 марта 1917 года Император прибыл в Могилев. «Государь вернулся в Могилев из Пскова для того, чтобы проститься со Своей Ставкой, в которой Его Величество так много трудился, столько положил в великое дело в борьбе с нашим упорным и могущественным врагом души, сердца и ума и необычайного напряжения всех Своих моральных и физических сил. Только те, кто имел высокую честь видеть ежедневно эту непрерывную деятельность в течение полутора лет, с августа 1915 по март 1917, непосредственного командования Императором Николаем II своей многомиллионной армией, растянувшейся от Балтийского моря через всю Россию до Трапезунда и вплоть до Малой Азии, только те могут сказать, какой это был труд, и каковы были нужны нравственные силы, дабы переносить эту каждодневную работу, не оставляя при этом громадных общегосударственных забот по всей Империи, где уже широко зрели измена и предательство. И как совершалась эта работа Русским Царем! Без малейшей аффектации, безо всякой рекламы, спокойно и глубоко-вдумчиво трудился Государь», – писал летописец пребывания Царя в армии во время Мировой войны генерал Д.Н. Дубенский»[1].

«Могилев встретил отрекшегося Царя «марсельезой» и красными полотнищами, и это новое лицо враз изменившегося города, наверное, подействовало на Государя более удручающее, чем обстоятельства самого отречения. «4 марта, – писал полковник Пронин. – Подходя сегодня утром к Штабу, мне бросились в глаза два огромных красных флага, примерно в две сажени длиной, висевшие по обе стороны главного входа в здание городской Думы. Вензеля Государя и Государыни из разноцветных электрических лампочек уже были сняты. Государь со вчерашнего дня «во дворце», и Он может из окошек круглой комнаты, в которой обыкновенно играл наследник, видеть этот новый «русский флаг».

Около 10 часов утра я был свидетелем проявления «радости» Георгиевским батальоном по случаю провозглашения нового режима в России. Сначала издалека, а затем все ближе и ближе стали доноситься звуки военного оркестра, нестройно игравшего марсельезу. Мы все, находившиеся в это время в оперативном отделении, подошли к окнам. Георгиевский батальон в полном составе, с музыкой впереди, направляясь в город, проходил мимо Штаба. Толпа, главным образом мальчишки, сопровождала его.

Государь, стоя у окна, мог наблюдать, как лучшие солдаты армии, герои из героев, имеющие не менее двух георгиевских крестов, так недавно составлявшие надежную охрану Императора, демонстративно шествуют мимо Его, проявляя радость по случаю свержения Императора... Нечто в том же духе сделал и “Конвой Его Величества”. Начальник Конвоя генерал граф Граббе явился к Алексееву с просьбой разрешить снять вензеля и переименовать “Конвой Его Величества” в “Конвой Ставки Верховного Главнокомандования”.

И вспомнились мне швейцарцы – наемная гвардия Людовика XVI, вся, до единого солдата погибшая, защищая короля».

Сам Император вспоминал об этой своей последней поездке в Могилев, в который приехала также Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна, повидаться с сыном: «Некоторые эпизоды были исключительно неприятными. Мама возила меня на моторе по городу, который был украшен красными флагами и кумачом. Моя бедная мама не могла видеть эти флаги. Но я на них не обращал никакого внимания; мне все это показалось таким глупым и бессмысленным! Поведение толпы, странное дело, противоречило этой демонстрации революционерами своей власти. Когда наш автомобиль проезжал по улицам, люди, как и прежде, опускались на колени»[2].

6 марта Николай II простился со Ставкой. Д.Н. Дубенский вспоминал: «Весь зал был переполнен, стояли даже на лестнице и при входе. Шли тихие разговоры, и все напряженно смотрели на двери, откуда должен был появиться Государь. Прошло минут десять, и послышались легкие, быстрые шаги по лестнице. Все зашевелилось и затем замолкло. Послышалась команда: «Смирно». Государь в кубанской пластунской форме бодро, твердо и спокойно вышел на середину зала. Его Величество был окружен со всех сторон. Около Него находился генерал Алексеев, в его глазах были слезы. Государь немного помолчал, затем при глубочайшей тишине своим ясным, звучным голосом начал говорить.

Его Величество сказал, что волей Божией Ему суждено оставить Ставку, что Он ежедневно в продолжении полутора лет видел самоотверженную работу Ставки и знает, сколько все положили сил на служение России во время этой страшной войны с упорным и злым врагом. Затем сердечно поблагодарил всех за труды и высказал уверенность, что Россия вместе с нашими союзниками будет победительницей и жертвы, которые все мы несли, не напрасны.

[Обратим внимание на то, что святой Царь, указавший нам причину Своего сошествия с Престола Давидова (вокруг измена и трусость и обман (думцев, высших слоев общества, генералов, в том числе и командующих фронтами!)) во время прощания с личным составом Ставки эту причину не указывает, не желая искушать верных Своих и подталкивать их к действиям, которые могли бы помешать Ему выполнить волю Божию. Святой Царя так и говорит: “Волей Божией Ему суждено…” А что суждено Ему волей Божией, Он неоднократно ранее говорил: «Быть может, для спасения России нужна искупительная жертва [за грех Моего народа]. Я буду этой жертвой. Да будет воля Божия!»[3]]

...Суть речи была не в словах, а в той сердечности, той особой душевности, с которой Он последний раз говорил со Своими сотрудниками. Ведь Государь оставлял Свою работу со Ставкой накануне наступления, которого ждали со дня на день и к которому все уже было подготовлено. Это знали все – от Алексеева до писаря. У всех были твердые надежды на победу и даже разгром врага. И вдруг все переменилось, и Глава Империи, Верховный Вождь армии, оставляет Россию и Свои войска. Все это было у всех на уме и на сердце. А Государь смотрел на всех своими особыми, удивительными глазами с такой грустью, сердечностью и таким благородством. ...Уже при первых звуках голоса Государя послышались рыдания, и почти у всех были слезы на глазах, а затем несколько офицеров упало в обморок, начались истерики, и весь зал пришел в полное волнение, такое волнение, которое охватывает близких при прощании с дорогим, любимым, но уже не живым человеком.

...Государь быстро овладел собой и направился к нижним чинам, поздоровался с ними, и солдаты ответили: “Здравия желаем Вашему Императорскому Величеству”. Государь начал обходить команду, которая так же, как и офицерский состав Ставки, с глубокой грустью расставалась со своим Царем, которому они служили верой и правдой. Послышались всхлипывания, рыдания, причитания; я сам лично слышал, как громадного роста вахмистр, кажется, кирасирского Его Величества полка, весь украшенный Георгиями и медалями, сквозь рыдания сказал: «Не покидай нас, батюшка». Все смешалось, Государь уходил из залы и спускался с лестницы, окруженный толпой офицеров и солдат. Я не видел сам, но мне рассказывали, что какой-то казак-конвоец бросился в ноги Царю и просил не покидать России. Государь смутился и сказал: «Встань, не надо, не надо этого». Настроение у всех было такое, что, казалось, выйди какой-либо человек из этой взволнованной, потрясенной толпы, скажи слова призыва, и все стали бы за Царя, за Его власть. Находившиеся здесь иностранцы поражены были состоянием офицеров царской Ставки; они говорили, что не понимают, как такой подъем, такое сочувствие к Императору не выразились во что-либо реальное и не имели последствий. Как это случилось так, но это случилось, и мы все только слезами проводили нашего искренне любимого Царя».[4]

Обратим внимание на то, что проститься с Императором пришли верноподданные Его, если не считать генерала Алексеева, да и то «в его глазах были слезы». И «весь зал был переполнен, стояли даже на лестнице и при входе»! Сюда пришли офицеры, верные присяге, очень многие из них командуют солдатами, которые также были верны присяге. Один знак Императора, и все вмиг изменилось бы! «Государь мог повелеть созвать воинские части, объявить Свою волю: диктатуру, отрешение генералов и расстрел их и депутатов на месте… Кровь в армии, риск бунта за и против Себя»[5]. Диктатура «взяла бы за горло этих всех [врагов, изменников и предателей] и тряхнула бы их силой безпощадной жестокости!..»[6]

Но то была бы воля Царя, хоть и Помазанника Божьего, но человека, а не воля Божия. А святой Царь-то всю Свою жизнь и жизнь Своей Империи строил, исходя из правила: “Живи не как хочется, а как Господь велит!”; “Да будет воля Божия!” Вот этого не понимали безбожники тогда, не понимают этого они и ныне, а потому и придумывают объяснения поступков Помазанника Божьего, живущего по воле Божией, давая волю своим фантазиям, делая умозаключения человеков, которые, даже называя себя православными, не могут вместить, как это жить по воли Божией. Да и как ее узнать-то?

Святой же Царь Николай, указывая причину, по которой Он оставляет Ставку и Престол Давидов, призывает продолжать строить свою жизнь, уже без Него, по правилу: “Да будет воля Божия!”. Потому-то Он и не подает никаких знаков, указывающих на необходимость спасать Его от выполнения Им воли Божией. А через два дня Император напишет Свой последний приказ[7], который Временное правительство запретит Алексееву доводить до Армии, и он с усердием, достойное лучшего применения, это указание жидомасонов исполнит.

Когда читаешь о прощании Царя Николая со Своей Ставкой, вспоминаются слова Иисуса Христа, сказанные апостолу Петру в Гефсиманском саду, когда пришедшие с Иудою от архиерей[8] и книжник[9] и старец[10] (Мк. 14,46) возложили на Него руки свои и взяли Его (Мк. 14,46): возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? (Мф. 26,53) И цель поездки Императора без Империи в Ставку заключается в том, чтобы объяснить верным Своим (верным Своим и в марте 1917 года, и пришедшим в разум Христов ныне) о недопустимости махать своим мечом. Тем же кто уже вынул свой меч Царь Николай Своим прощанием в Ставке говорит: возврати меч твой в его место!

Мы видим, что иностранцы поражены сочувствием личного состава Ставки, и они не понимают, как это сочувствие не выразилось во что-то реальное. Но это Господь Бог и Царь Николай удержали Свой Русский Народ от действий, которые бы мешали святому Царю Николаю выполнить волю Божию: сойти с Престола и понести Свой крест искупления греха отречения подавляющей массы русского народа от своего Царя-Богопомазанника. Верноподданные не впали в грех апостола Петра и не стали, подобно ему, "спасать" Царя Николая от чаши, которую дал Ему Отец (Иоан. 18,11). И не удивительно то, что верноподданные святого Царя-искупителя поняли своего Государя, а иностранцы удивляются бездействием русских. Ибо это крайне трудно понять одним разумом, не имея той полноты Духа Святаго, какой свойственен православным христианам, которые души свои кладут за своего Царя-Богопомазанника.

В тот день (6/19 марта) Господь Бог поддерживал верных Своих и верных святому Царю Николаю такими словами из церковного чтения: На всяком месте очи Господни: они видят злых и добрых (Притч. 15,3); а ровно через неделю: Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом (Притч. 19,21).

Святой Царь всячески старался предотвратить братоубийственную Гражданскую войну, когда брат идет на брата. Православный человек должен всегда помнить, что человек душу свою поживший за Царя-Богопомазанника попадает в Царство Небесного. И больший венец получает по смерти тот, кто убит за Царя как кроткий агнец (Иер. 11,19), а не в бою. Этим они показывают Богу, что они со смирением приняли гнев Божий на свои плечи, как сыновья народа, прогневавшего Бога. По этой причине Царь Николай и удерживал Своих верноподданных от боевых действий за Него. Если они погибнут за Царя, не вынимая меча, то благодати Духа Святаго стяжают больше, ибо впереди был долгий мрак ига жидов-христоборцев – наложенная Богом епитимья на Русский Народ за «отречение России от своего Богопомазанника».

Знаком того, что, наконец-то, снята епитимья Божия с Русского Народа, будет воскресение святого Серафима Саровского. Ибо воскресший Серафим укажет на Царя-победителя. С этого времени верные Богу и Царю вновь обязаны будут, защищая Царя, животы свои класть за Него. Всем же, кто погибнет «за Царя, за Церковь и за благо нераздельности Земли Русской», будет даровано Царство Небесное, как наиболее богоугодно распорядившимися своими, Богом дарованными, талантами. Пока же мы должны добросовестно «исполнять свой долг, защищать доблестно нашу Великую Родину»[11] и со смирением пить из чаши гнева Божьего!

Погибшие же за реализацию замысла жидов-каббалистов отправляются, скорее всего, с христоборцами в глубины адовы. Сравнив неполный список Военной ложи[12], члены которой находились на послушании у французских масонов, а те в свою очередь – у жидов-каббалистов, со списком "героев" Белого движения, известный Вам со школьной скамьи, становится понятно, кто развязал кровопролитную Гражданскую войну в России. Это те, кто стоял и за французскими и английскими масонами и спецслужбами "союзников" – мировая закулиса. А развязывали жиды-каббалисты Гражданскую войну с одной единственной целью: поголовно истребить богоизбранный русский народ, руками самого этого народа, и полностью стереть с лица земли Россию – 4-ый удел Пресвятой Богородицы.

Но ни жиды-каббалисты, ни русские масоны не учли только одного, но крайне существенного момента: над всеми людьми Господь Бог наш! А потому эти несчастные сумели и еще сумеют сделать только то и только так, как Господь Бог наш попустит им произвести воспитательные акции для нашего вразумления не по их усердию, а по нашим грехам измены своим Царям-Богопомазанникам, чтобы мы научились любить своих Царей и верно служить Им.

В рассказе о прощании Императора Николая Второго с личным составом Ставки обратим внимание на «громадного роста» вахмистра, который был «весь украшен Георгиями и медалями» (то есть человек, который не раз за Царя смерти смотрел в лицо!) и который «сквозь рыдания сказал: “Не покидай нас, батюшка”; и на казака-конвойца, который «бросился в ноги Царю и просил не покидать России». Эти двумя просьбами Господь Бог еще раз спрашивал у Императора Николая Второго, действительно ли Он согласен взять крест искупительного подвига, Иисусу Христу в уподобление, и погибнуть за Свою большую Семью, за Свой народ, который Ему, Царю, изменил? Не передумал ли? Не испугался ли за Себя или за Свою малую Семью?

Герой вахмистр и казак-конвоец по простате душевной, прося Царя-батюшку Николая Второго не оставлять народ Свой, не разумели, что, именно сойдя с Престола Давида, святой Царь и не оставил Своих согрешивших подданных, а наоборот идет на смерть за них. Этой смертью, пролитой Своей очень дорогой кровью Царя-Богопомазанника, святой Николай Второй покупает[13] у Правосудного Бога соборный грех отречения России от своего Богопомазанника. И митрополит Макарий Московский за десять месяцев до 17 июля 1918 года в чудном сонном видении слышит незримый голос: “Государь взял вину русского народа на Себя, и русский народ прощен!”[14]

«8-го марта 1917 года, уже лишенный свободы, Николай Второй отбыл из Могилева в Царское Село. Когда Государь сел в поезд, то заметил несколько гимнозисток. Которые стояли на платформе, пытаясь увидеть Императора. Государь подошел к окну. Заметив Императора, гимназистки заплакали и стали показывать знаками, чтобы Государь им что-нибудь написал. Николай Второй написал на бумаге Свое имя и передал девочкам, которые продолжали стоять на перроне, несмотря на сильный мороз, до самого отправления поезда. [Эта записка, написанная рукой Самого святого Царя-искупителя, конечно же, являлась пропуском в обитель, в которой ныне пребывает святой Царь Николай Александрович, сидя одесную Иисусу Христу в Царстве Небесном[15].]

Одна женщина со слезами на глазах обратилась к Императору со словами: “Не уезжай, Батюшка! Ты – слава и надежда нашей Родины. Ты еще поведешь наши войска к победе!”»[16] [Насколько же женское сердце лучше чувствует то, что мужской ум, введенный лукавым в прелесть, увидеть не может! И действительно, именно святой Царь-искупитель Николай (незримо) и Царь-победитель (зримо и осязаемо) поведут третий богоизбранный Русский Народ к победе над всеми слугами сатаны. Прославляя Царя Николая Второго, как Царя-искупителя, верные Богу, Царю-победителю и Отечеству ко Второму Пришествию положат под ноги Иисуса Христа всех врагов Его.]

Б). Верные сыны России со смирением православных христиан пережили конец России, не теряя упование на воскресение ее

а) «История России – история ее Царей: судьба России – Их же судьба»[17]

Составитель данной работы использовал воспоминания полковника Николая Александровича Артабалевского[18], написанные в 1936 г., которые «вошли в состав одного из приложений к книге И.П. Якобия. Отличает их то немаловажное обстоятельство, что отъезд Царственных Мучеников из Царскосельского дворца в Тобольск летом 1917 г. изображен в них «верным сыном России, как бы Самим Богом избранным для того, чтобы от лица Русского Православного Воинства сказать Царю последнее “прости” и своим чутким сердцем пережить конец России – не теряя упование на воскресение[19] ее»[20]. Сам же полковник Николай Александрович Артабалевский о своих воспоминаниях писал: «я записываю нижеследующие строки, как мои личные, чисто индивидуальные впечатления виденного, слышанного и пережитого»[21]. Но именно впечатления честного, умного и мужественного старшего офицера, оставшегося верным своему Государю до конца своих дней, и являются крайне ценными в наше бездуховное и антимонархическое время.

Рана утром 31июля полковнику Артабалевскому, который командовал тогда 2-м Гвардейским стрелковым запасным полком, было приказано «сформировать полного состава мирного времени роту, предназначенную в длительную дальнюю командировку. Назначение роты – караульная служба арестованной Царской Семьи в Ее новом месте пребывания. …

Было уже около пяти пополудни, когда мне доложили, что готовая рота выходит на смотр на площадку перед офицерским собранием.

Будучи совершенно один, наблюдая в окно наступление сумерек, у меня явилось сравнение безвозвратно уходящего дня с Россией. Как безвозвратно уходил день 31 июля 1917 года, так же безвозвратно уходила в моем представлении Россия старого уклада. Уже быстро наступали ее сумерки и она вот-вот должна была погрузиться в безпроглядную темную ночь [ига жидов-каббалистов]. Отъезд ее Самодержавного Хозяина был более чем тесно связан с уходом этой старой России. Он был с нею слит нераздельно-неизъяснимым законом бытия ее, Княжеского, Царского и Императорского, прерываемого печальными, скорбными, но неизбежными взрывами смут и потрясений. История России – история ее Царей: судьба России – Их же судьба.

Во время этих дум я видел в окно, как пересекла небольшой плац сформированная рота особого назначения.

Как странно! Из этой солдатской массы, превратившейся уже в разнузданную, бездисциплинную, охамевшую двухтысячную банду [это личный состав его полка!], благодаря попустительству Временного правительства и стараниями совета рабочих и солдатских депутатов Петрограда, создалась строевая рота стрелков, равняющаяся, несущая ровно штыки и четко и мощно отбивающая шаг, идя на смотр своего командира полка.

Ежели теперь, спустя пять месяцев усиленного распропагандирования военной среды, легко создалась такая четкая рота, то сколько таких рот можно было сбить в февральские дни колебаний Трона. Но тогда блуждали умы у людей правления государством и раскисла воля.

Через несколько минут я должен выйти к этой роте, увидеть и осмотреть стрелков и что-то сказать им. Но что им сказать? По чему ударить их словом? По сердцу, по хорошему русскому сердцу.

Эта рота пришла, встала передо мной выровненная по старому, по старорежимному. Опросил претензии, их не было. Осмотрел роту.

– Ко мне!

Рота сломала ряды и бросилась ко мне. Окружила. Точно вихрем пахнуло мне в лицо от этого движения роты. Я до сих пор помню эти лица и особенно эти глаза, упорные, проникающие, ожидающие, доверчивые взгляды которых смотрели мне прямо в глаза. Вокруг меня сгрудились стрелки, сосредоточились взоры, собрались русские души.

– Стрелки! Вы знаете, куда вас отправляют. Вы знаете, какую службу вы будете нести. Добавлю, это ваша последняя служба нашему Государю. Исполняя ее, помните Бога и слушайтесь своего хорошего русского сердца. Бог в помощь!

[Все обвинители Русского Народа в том, что он не защитил своего Царя, вы слышите! Командир полка, верный Богу, своему Царю и России, отправляя свою роту в дальнюю командировку, уточняет боевую задачу так: помните Бога и слушайтесь своего русского сердца, ибо это ваша последняя служба нашему Государю! При этом подумайте, когда этот мужественный полковник делает это существеннейшее уточнение (пик революционной анархии в воинских частях!) и кому ("революционным" солдатам!). А теперь услышьте, как ответили стрелки, которым жидомасонское Временное правительство повелело охранять арестованного Императора Николая Второго!]

И в ответ я услышал не шаблонное “постараемся”, а искренно и правдиво звучащее: “Будьте покойны. Послушаемся [своего христианского сердца]…”, – и как отзвук прошлого, как зарница ушедшего: “Ваше Высокоблагородие”… Так было в дни кульминационного развития хамства, разнузданности и социализации армии.

[Вам понятно, почему эту армию большевики не стали использовать, а стали создавать свою из отбросов общества, а дату (по старому стилю) начала февральского цареборческого беснования придумали отмечать (с ритуально-магическими целями), как день создания этой самой "новой" армии?]

По моей команде “становись” рота выстроилась, выравнялась, отчетливо взяла “на-плечо” и, четко отбивая шаг, ушла в казармы.

Смеркалось. Зажглись уличные фонари. Густые облака покрывали небо. Начинало моросить. Темно делалось кругом. Но светло было в этот момент в моей душе! Старые кадровые офицеры нашей доблестной Армии! Быть может, вы понимаете меня!.. [Напомним, эти слова написаны в 1936 году, когда над Россией была ночь безбожной власти, и надеяться на скорое ее свержение не приходилось!]

Не заходя домой, я заехал в Александровский Дворец. В карауле Императорские стрелки. Их командир, полковник Кушелев спускался со Свитского подъезда. Его крепкая мощная фигура осунулась, он как-то согнулся. Хотел проститься с Государем и Семьей, но это ему не удалось. Я же решил попробовать. Поднялся по Свитскому подъезду во Дворец. В вестибюле и в дежурной комнате никого. Направился по коридору к гостиной и увидел быстро идущего навстречу лейб-медика Боткина. Он подошел ко мне, нервно сжал мою руку и проговорил: “Нет никакой возможности повидаться. Они поручили мне обнять вас”. Почувствовал, как его слеза омочила мою щеку. Сжал порывисто мои плечи и быстро ушел. Все это произошло мгновенно, ловилась случайная минута возможности.

На крыльце меня ждал Кушелев. Я звал его приехать на вокзал проводить Царскую Семью. Он сначала отказался, сказав, что ему будет очень тяжело.

– Но, слушай, Кушелев, Если бы умер тот, кого ты крепко любил, кто для тебя был всё в жизни, неужели ты не пришел бы на похороны, отдать ему последний привет?!

Он подумал и тихо ответил: “На вокзале увидимся”…

[На станции “Александровская”] стрелки окружили меня и засыпали вопросами: “Можно ли играть с Наследником; как титуловать Государя, Государыню; можно ли с Государем работать в огороде, убирать снег”, – и им подобные. Снова увидел вокруг себя не разнузданную толпу, а наших старых хороших стрелков. Куда же девалось все то революционное, так настойчиво и, надо признать, успешно внедряемое в них всеми этими деятелями и руководителями февральского действа, особенность ненависть к Монарху? Удостоверяю, что в тот момент оно не существовало; оно исчезло. Как наносное, оказавшееся совсем не внедренным. И главное, так культивируемая ненависть к природному Государю рассеялось как туман, при первых же лучах солнца русской натуры, так естественно, просто и отчетливо выразившейся в этой присущей ей любви и преданности к своему Царю. Ничто не может искоренить ее из души русского человека.

[Ибо у богоизбранного Русского Народа и не может укорениться ненависть и нелюбовь ни к кому из Помазанников Божьих. Если же нелюбовь к Помазанникам Божьим имеет место, то корни этого тяжелейшего духовного повреждения следует искать в собственных тяжелейших грехах против Бога и Его Церкви или в таких же грехах предков этого ненавистника Царей, или хотя бы какого-либо одного Царя-Богопомазанника. Очень тяжелая форма этого духовного повреждения у тех, у кого предки являются жидами-талмудистами. Это преодолевается только через искреннее покаяние в цареборчестве и грехах, которые привели к этому греху, и через совершение дел, противоположных этим грехам. Другого пути ко спасению нет!]

Когда рота снова выравняла свои ряды, чтобы идти на посадку, мое прощание со стрелками было настолько искренно и сердечно, что пропасть, так рьяно вырываемая между солдатами и офицером, не существовала, будучи засыпана и сравнена единством русской души. И когда я услышал от многих: “будьте покойны, дай Бог вам благополучия”, – это было сказано искренно, от всего сердца»[22].

б) «Никто из служителей Церкви не пришел благословить крестом Того, кто был ее миропомазанным Главою»[23]

Поехать с Государем в далекую ссылку решились немногие. Некогда облагодетельствованные Николаем Вторым многие представители и знати, и челяди спешили покинуть свергнутого Государя. Апраксин, Грабе, Саблин, Бенкендорф, профессор Федоров – ссылаясь на самые различные обстоятельства – бросили Царскую Семью в беде. Один из поваров, Н.Н. Сясин, на предложение Государя следовать вместе с Ним в Тобольск, ответил: “Ваше Величество, у меня же семья!”

Такие же семьи были и у графа Татищева, и у князя Долгорукова, и у доктора Боткина, и у повара Харитонова. Но чувство высшего долга, чувство любви к Царской Семье заставило их пренебречь личным счастьем.

«Татищев, – вспоминала княгиня Вера Голицына, – в Петрограде оставил старую 80-летнюю мать, которая не чаяла его вновь увидеть. Эта старая женщина всеми силами поддерживала решение сына исполнить свой долг. Когда я посетила ее несколько дней спустя, она с нежной гордостью говорила о своем дорогом сыне. Гордая им, она подавляла свою печаль. Но ее старое сердце не смогло пережить разлуки. Оно перестало биться 22 августа». [Как здесь не вспомнить святую мученицу Софию, которая поддерживала своих дочерей в их мучениях за Христа и молилась, чтобы Господь Бог даровал им терпение перенести все муки, а после их смерти, похоронила их, плача от радости. А затем через три дня и сама почила. И позже русские жены-мироносицы по мере своих слабых сил старались служить своему Царю – Христу Господнему.]

Керенский назначил отъезд в Тобольск на час ночи с 31 июля на 1 августа 1917 года. Перед отъездом, 30 июля, в день рождения Наследника Цесаревича, Царская Семья совершила молебен, который отслужил отец Афанасий Беляев. Вместе с Царской Семьей на молебне присутствовали все люди, отправляющиеся вместе с ней в ссылку. Семья молилась горячо, со слезами на глазах. После молитвы Царская Семья и присутствующие приложились к кресту. Впереди был тяжкий и длинный путь.

Государь записал в Своем дневнике: «Сегодня дорогому Алексею минуло 13 лет. Да даст ему Господь здоровье, терпение, крепость духа и тела в нынешние тяжёлые времена! Ходили к обедне, а после завтрака к молебну, к которому принесли икону Знаменской Божьей Матери. Как-то особенно тепло было молиться Её святому лику вместе со всеми нашими людьми. Её принесли и унесли через сад стрелки 3-го полка».

Особо хочется рассказать о той иконе, перед которой молилась Царская Семья – о Знаменской иконе Божьей Матери. [Чудотворных списков этой иконы обретено в России около двух десятков. Икона Знамения Царкосельская, которая была принесена на молебен в Александровский Дворец, находилась в Церкви этой иконы, построенной еще при Императрице Елизавете Петровне. Списки этих икон] враги России и веры православной жгли, рубили на части, подкладывали под одну из них (Курскую) бомбу, но каждый раз уничтожаемые иконы оставались целыми. По заступничеству Знаменской Божьей Матери русские войска одерживали множество побед, притекающие к ней верующие исцелялись. Не являлась ли эта икона Знаменской Божией Матери, явленная Царской Семье накануне ее Крестного Пути, предвестником ее мученической гибели [члены все Семьи порублены на куски и сожжены] и последующего [возвращения к русскому народу] и прославления всей Россией?

Перед тем как покинуть Александровский дворец, Царская Семья прощалась с наиболее преданными офицерами. Капитан Матвеев, который пользовался особым расположением Царской Семьи [и нес караульную службу во Дворце в этот день], был приглашен в библиотеку, где его ждали Император Николай Второй, Императрица, Цесаревич и Великие Княжны. Поблагодарив за службу, Государь передал Матвееву Свою фотографию с надписью: «Николай, 1917 г.» и сказал «Я думаю, что вы не откажетесь принять на память мою фотографию. Карточка эта случайная, которая оказалась у меня под рукой. Я нарочно не написал числа, чтобы вам, в случае чего, не было лишних неприятностей». [«Затем Государь обнял его и поцеловал»[24].

Мы видим, что капитан Матвеев[25] за верную службу своему Царской Семье также получил документ с фотографией подписавшего его. И этот документ, подписанный Самим Царем-искупителем, являлся пропуском, который позволял капитану Матвееву по его смерти пройти в обитель Царства Небесного, показанную послушнице Ольги Бойко во время ее глубого сна Великим постом 1917 года. Выписывая этот пропуск в Царство Небесное, святой Царь заботится о том, что у капитана в его земной жизне «не было лишних неприятностей».]

В той же библиотеки Царская Семья простилась с остающейся во дворце прислугой.

В эти роковые часы на прощание с Государем не пришел ни один служитель Церкви. «Как ни странно, – писал полковник Артабалевский, – в эти минуты никто из служителей Церкви не пришел благословить крестом Того, кто был ее миропомазанным Главою. И никто из них не пошел разделить тяжелые последние дни земной жизни Царя и Его Семьи, так глубоко и полно хранивших в Своих душах нашу православную веру».

[Удивительно, что это понимает офицер, верный своей присяге, но не понимали и ныне не понимают в основной своей массе священники. Этот факт лучшим образом характеризует духовное состояние священства. А оно было таково, что законоучитель еще осенью 1915 года имел наглость показывать свою неправославность Ее Императорскому Высочеству Ольге Николаевне. Бывший бомбометатель и ставший "монархистом" Тихомиров записал в своем дневнике о том, что этому "законоучителю" и по совместительству паписту «пришлось разъяснять Великой Княжне, что учение о Главенстве Императора в земной Церкви неправославно».[26] Но именно о таком Главенстве записано в 64 статье Основного Закона Российской Империи – с XIV в. Московская Русь унаследовала от Византии «значение всемирного центра истинной веры – Православия».[27] Или Россия никогда не была православной страной, или этот законоучитель не являлся православным! В зависимости от того, какое из этих двух  утверждений Вы считаете правильным, таково будет и определение на Страшном Суде о Вашей вере: она у Вас православная или неправославная.

И становится понятно, почему никто из священнослужителей «не пошел разделить тяжелые последние дни земной жизни Царя и Его Семьи». Эти священники, наконец-то, стали полной грудью вдыхать "свободу" без Помазанника Божьего и зачем им от этой "свободы" уезжать в Сибирь. И совсем не случайно, что список жертв из священства большевистского террора, попущенный Господом Богом как первого этапа очистительного процесса по уничтожению ереси папизма в Русской Православной Церкви, возглавляет именно царскосельский протоиерей, погибший уже 31 октября/13 ноября 1917 года.

Отъезд был назначен после обеда 31 июля/13 августа 1917 года.] Государь записал в Своем дневнике: «Мы ходили взад и вперед, ожидая подачи грузовиков. Секрет о нашем отъезде соблюдался до того, что и моторы и поезд были заказаны после назначенного часа отъезда. Извод получился колоссальный! Алексею хотелось спать; он то ложился, то вставал. Несколько раз происходила фальшивая тревога, надевали пальто, выходили на балкон и снова возвращались в залы». [Такое издевательство над людьми очень свойственно духовно убогим людям, в первую очередь, жидам, когда они обретают власть над теми, кому еще вчера подчинялись.]

В 5 часов утра [уже 1/14 августа] Царскую Семью, наконец-то, посадили в машину и повезли к поезду. Когда Императрица вышла к машине, полковник Кобылинский и капитан Матвеев поднесли ей букеты роз. Последний привет от Ее родного угла.

в) «Махали молча, без одного возгласа. Жест полный мистической священной тишины. Жест единения в предстоящих муках»

«Несмотря на ранний час [и неопределенность с часом отъезда], на станции собрался народ. Внезапно к станции подъехал броневик с развевающимся красным флагом. К нему торопливо вышел начальник станции. “Подавать состав”, – послышалась сухая и резкая команда. Вдруг, словно ответ на эту команду, раздался полный отчаяния женский крик: какая-то женщина упала на колени и голосила в голос, как по покойнику. Ее поспешили увести в глубь вокзала». (П. Мультатули. Екатеринбургское злодеяние. С. 116.)

Помните, в очень похожей ситуации Иисус, обратившись к плачущим женщинам о Нем, сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие! тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас! (Лк. 23,28-30) А когда в разговоре монахини (еще шел Великий Пост 1917 года) пожалели Государя: «Бедный, бедный, несчастный Страдалец. Какое Он терпит поношение!», то Ольга Бойко «весело улыбнулась и сказала: “Наоборот: из счастливых счастливейший… Тут пострадает, а там вечно с Небесным Царем будет”»[28].

Вот этого-то душевные люди, хоть и называющие себя православными, вместить не могут. А вот, например, больная 80-летняя мать графа Татищева это отлично понимала, когда «всеми силами поддерживала решение сына исполнить свой долг» и, совместно с другими последовавшими с Царем Николаем, помочь нести крест Его, подобно Киринеянину по имени Симон (Мф. 27,32).

«Поездной состав, предназначенный для Царской Семьи, не был подан на станцию [Александровская], но поставлен в стороне от нее в направлении Петрограда. Между ним и дорогой были еще две линии полотна железной дороги. По другую сторону полотна тесно сгрудилась серая людская толпа, молчаливая и неподвижная. Так держат себя люди при совершении какого-нибудь великого таинства.

Броневик с выкинутым красным флагом медленно прошел вдоль железнодорожного полотна… Подошел автомобиль к поездному составу. Из него вышел Керенский. Мрачный, сгорбившийся, он исподлобья оглядел состав и толпу. Видимо о чем-то думал, что-то соображал, что-то силился решить в течение нескольких минут. Потом, отдав распоряжение командиру броневика рассеять толпу, быстро сел в автомобиль и еще быстрее понесся в Петроград. Броневик снова медленно прополз вдоль толпы и, встав сбоку ее, спустил свой красный флаг. [Очевидно, броневик приготовился огнем пулеметов отсекать толпу от Царя и Его Семьи, если она вдруг бросится к Нему.]

Подошли две легковые машины. Из одной из них вышли лица, не пожелавшие оставить Их Величества в скорбные дни Их жизни, и быстро прошли в предназначенный им вагон.

Из другого вышли Царевны, вынесли на руках Цесаревича. Затем вышел Сам Государь и помог выйти Государыне. Вся Царская Семья медленно перешла пути и двинулась по шпалам к Своему вагону, спальному Восточно-Китайской железной дороги. Поддерживаемая Государем, Императрица, видимо, делала большие усилия, ступая по шпалам. Государь смотрел Ей под ноги и вел, поддерживая под локоть Свою Августейшую верную Спутницу жизни.

А на другой стороне путей стояла молчаливая, неподвижная толпа и броневик. Тогда Царская Семья начала Свой страдный путь [на Екатеринбургскую голгофу], и толпа русских людей, Их подданных, свидетельствовала его своим священным молчанием и тишиной. Мiр удивлен, что русский народ ныне покорно молчит при самовластии кучки одиозного правительства. Он никогда не поймет [ибо Дух Христов у мiр отсутствует], что русский народ всегда в молчаливой покорности перед волей Бога переживает двенадцатый час своего бытия. [Именно по этой причине русский народ и не впал в грех апостола Петра и не стал "спасать" своего Царя, Христа Господнего, от Его самого главного подвига земной жизни. Обратим внимание, что это пишет в 1936 году боевой офицер, оставшийся верным Богу, Царю и Отечеству до самой своей смерти (†20 марта 1967 г).]

Увидев полковника Кушелева и меня, Их Величества кивнули нам головами. Государыня с трудом поднялась по ступенькам вагона. Государь помогал Ей. Сам Он поднялся спокойно и бодро. Через некоторое время в одном из окон вагона показался Государь. Слева от Него выглядывала Государыня, справа стоял Цесаревич, а сзади Него Царевна Татьяна. В соседнем окне показались Царевны Ольга, Мария и Анастасия. Они смотрели в нашу сторону.

Увидев благословляющую руку Государыни, Кушелев и я сняли фуражки, склонили головы, а потом, точно сговорившись, направились у вагону. Не знаю, как Кушелев, но я шел, совершенно не думая о последствиях этого шага, делаемого в присутствии Козьмина[29]. Сила, ведшая меня к моему Государю, была неизмеримо сильнее всяких посторонних влияний.

На площадку вагона первым поднялся Кушелев. Поднявшись за ним, я увидел входящего из прохода вагона Царя. Кушелев бросился перед Ним на колени, но Государь не дал ему сделать этого и, обняв его, поцеловал, что-то сказав. Я не помню, что именно. Вернее, не расслышал от волнения, так как Государь, осторожно отклонив Кушелева, протягивал мне руку. Он видимо торопился. Я до сих пор помню теплоту Его руки, ее пожатие, когда я припал к ней губами, целуя. Бледное лицо Государя и Его незабвенный взор Государя проникал в самую тайную глубину души с лаской, бодростью и вместе с этим озарял душу Царской Милостью. Государь привлек меня к Себе, обнял и поцеловал. В необъяснимом порыве, я припал лицом к Его плечу. Государь позволил мне побыть так несколько мгновений, а потом осторожно отнял мою голову от Своего плеча и сказал нам:

– Идите, иначе может быть для вас обоих большая неприятность. Спасибо вам за службу, за преданность… за все… за любовь к Нам… от Меня, Императрицы и Моих Детей… Служите России так же, как служили Мне… Верная служба Родине ценнее в дни ее падения, чем в дни ее величия… Храни вас Бог. Идите скорее…

Еще раз Государь одарил нас Своим незабываемым взглядом и скрылся в вагоне.

С трудом сдерживая свое волнение, мы сошли с площадки вагона и прошли через пути на свое прежнее место против вагона Царской Семьи. Молчаливая, серая толпа смотрела на нас и точно чего-то ждала.

В окне снова показались Государь и Цесаревич. Государыня выглянула в окно и улыбнулась нам. Государь приложил руку к козырьку Своей фуражки. Цесаревич кивал головой. Также кивали головой Царевны, собравшиеся в соседнем окне. Мы отдали честь, потом сняли фуражки и склонили головы. Когда мы их подняли, то все окна вагона оказались наглухо задернутыми шторами.

Вдоль вагона медленно прошел Козьмин, подошел к нам и, ничего не сказав, встал около нас, точно настороже. Через несколько минут молчания он сказал, что состав отойдет с вокзала.

Поезд медленно тронулся. Серая людская толпа вдруг всколыхнулась и замахала руками, платками и шапками. Замахали молча, без одного возгласа. Без одного всхлипывания. Видел ли Государь и Его Августейшая Семья этот молчаливый жест народа, преданного, как и Они, на Голгофское мучение иудами России? Жест полный мистической священной тишины, безусловной любви, последнее “прости”. Жест единения в предстоящих муках.

Закоренелый революционер и такой же противник Монарха, Козьмин недоумевающим взором смотрел на происходившее, потом внезапно побледнел, съежился и торопливо уехал.

В ожидании назначенного для отхода времени стоял на станции “Александровская”, с завешанными везде окнами, этот таинственный безмолвный поезд. По третьему звонку отошел он от пустынного перрона и унес в далекую Сибирь мистическую тайну Царского служения и судьбы России.

[Пока Русский Народ не поймет, что без Царя Россия вдова, не обладающая соборным разумом; что земная Церковь без Христа Господнего также вдова, не способная к творению соборных добродетелей; что и Россия и земная Церковь без мистического Царского служения (в качестве Удерживающего) могут влачить только жалкое существование, что пока Русский Народ не поймет мистическое Царское служения Царя Николая Второго в качестве искупителя соборного греха отречения «России от своего Богопомазанника», до тех пор бич ига жидов-каббалистов будет приводить в разум Христов этот богоизбранный народ.]

В это же ранее утро на малом пруду Царскосельского парка, взлетая грудью над водой, раскрыв свои широкие крылья и подняв вверх свои кроваво-красные клювы, пели черные лебеди. Это были протяжные певучие вскрики тоски, безысходной печали, рыдания по безвозвратно уходящему, неизъяснимо прекрасному, неоценимо дорогому и незаменимо родному. Их песня метала душу и вместе с этим неудержимо увлекала, уносила ввысь, в безконечность Божественной вечности.

Тогда, когда не может быть места человеческому голосу, – царственная птица взывает к Богу.

В то утро, 1 августа 1917 года, я понял, что стал свершаться последний акт великой мистерии, начавшейся со дня восшествия на прародительский Престол России Государя Николая Второго»[30].

В). Провожали Царя без одного всхлипывания и молча, потому как провожали не на смерть, а на величайший Подвиг

а) К началу 17-го года было задумано прямо-таки невероятное количество заговоров

«Вспоминал начальник Московского охранного отделения Мартынов: поздней осенью 1916 г. в "черном кабинете" московского почтамта (где тайком вскрывали письма и делали копии с самых интересных) обнаружили письмо к видному общественному деятелю. Смысл заключался в следующем: московским лидерам так называемого Прогрессивного блока Госдумы сообщалось, что удалось «окончательно уговорить Старика, который долго не соглашался, опасаясь большого пролития крови, но, наконец, обещал полное содействие».

Из неподписанного письма недвусмысленно вытекало, что лидеры помянутого блока давно уже ведут "личные переговоры" с командующими фронтами, включая Великого Князя Николая Николаевича – причем ясно было, что речь идет о заговоре с целью захвата власти.

Кто такой “Старик”, Мартынов не знал. Он поехал в Питер, к директору Департамента полиции Васильеву, и тот-то, опытный в столичных интригах, ему моментально выложил, что “Старик” – это начальник штаба Ставки генерал Алексеев.

Мартынов, конечно, взвился. Начал говорить. Что необходимо вывести из Москвы разболтанные и ненадежные запасные полки, заменив их кавалерийскими частями с фронта. Васильев с ним согласился и заверил, что напишет соответствующую бумагу в Ставку.

Тут-то Мартынова и осенило: “А в чьи руки ваша бумага попадет? К Старику?”

Васильев молча развел руками – ну что он мог сделать… Уже гораздо позже, после революции, лба бывших сыскаря встретились в оккупированном немцами Киеве, и Васильев, уже не связанный никакими обязательствами, рассказал коллег, что Департамент исправно отправлял в Ставку сообщения о намеченном перевороте, но они, словно в голливудском боевике, попадали как раз к тем, кто этот переворот готовил – они ведь были около Императора…

И этот заговор в особенной тайне не держался. Военный историк Лемке, находившийся при Ставке, пишет в своих воспоминаниях, что в этом учреждении господа офицеры. Не особенно уже и стесняясь непосвященных, говорили в полный голос о скором аресте Царя. …Близкий к Алексееву генерал-квартирмейстер Пустовойтенко так и похвастался Лемке: мол, его шеф назначен на роль диктатора…

Считается, что именно этот переворот имел в виду и историк С.П. Мельгунов, называвший имена участников: Колчак, Брусилов, Рузский, Алексеев. Царя должны были арестовать в особняке графини Брасовой, жены Великого Князя Михаила Александровича. А источником столь ценной информации был не кто-нибудь – Великий Князь Николай Николаевич…

Это предприятие осталось невыполненным по весьма прозаичной причине: в конце 1916-го Алексеев тяжело заболел, на время покинул Ставку, а без него, видимо не рискнули…

Поодаль зрел заговор “земгусар”. В декабре 16-го, после очередного съезда Союза земств и городов, часть его участников всерьез планировала, используя гвардейские полки, арестовать Императорскую Чету. Премьером они хотели видеть князя Львова, а кого предназначали в новые цари – толком неизвестно. Однако есть сведения, что сорвалось все из-за Николая Николаевича – он заявил, что армия пока что не готова заменить одного Монарха на другого, и в военной поддержке отказал (подозреваю, он просто-напросто не хотел связываться с несерьезной публикой, какой безусловно смотрелись вороватые и болтливые “земгусары”).

Гораздо серьезнее, безусловно, был “заговор Гучкова”. Вот в нем участвовали, как на подбор, персоны серьезные: кроме самого Гучкова, председатель Госдумы Родзянко, миллионер Терещенко, видные политики Милюков, Шингарев и Шидловский. Техническую сторону дела – то есть захват Царя – должен был осуществить генерал Крымов, тоже человек достаточно серьезный и энергичный. [Впрочем место и способ захват Царя-Богопомазанника имели несколько вариантов.]

Об этих планах впоследствии рассказывал сам Гучков: “На 1 марта был назначен внутренний дворцовый переворот. Группа твердых людей должна была собраться в Питере и на перегоне между Царским Селом и столицей проникнуть в Царский поезд, арестовать Царя и выслать Его за границу. Согласие некоторых иностранных правительств было получено”.

Обратим внимание на последнюю фразу: г-н Гучков не скрывает, что в перевороте были замешены иностранные правительства – несомненно, французское и английское, кому же еще? ...

Керенский впоследствии вспоминал, что еще в 1915 г. к нему вдруг заявился граф Павел Толстой, близкий друг братца Царя Великого Князя Михаила Александровича. И честно признался, что пришел по просьбе Михаила. Тот, зная о тесных связях Керенского с левыми партиями и рабочим движением, «хотел бы знать, как отнесутся рабочие к тому, что он возьмет власть у брата и станет царем».

Это тоже весьма похоже на правду. Великий Князь Михаил лишился прав на Престол – из-за неравного брака с помянутой графиней Брасовой. А царствовать, должно быть, все же хотелось… Мол, чем я хуже…

Таким образом, переворотов к началу 17-го года было задумано прямо-таки невероятное количество. Одни были опереточными, но большинство – крайне серьезными. В части замышляющихся путчей участвовал самый что ни есть несерьезный народ, но в большинстве – люди решительные, высокопоставленные… Общая атмосфера была такова, а мысль о немедленном свержении Императора овладела слишком многими [в Петрограде], от рядовых поручиков до размечтавшихся о Престоле Великих Князей, что прежняя власть просто-напросто обязана была обрушиться, как перезревшая груша с ветки…»[31]

Именно об этой измене и говорил Авель Тайновидец, которая выросла к началу 17-го года до астрономических размеров. А потому и должен был прийти жид, который начал бы «скорпионом бичевать Землю Русскую, грабить святыни ее», чтобы русский народ в разум Христов пришел!

б) Общее отступничество, предательство, равнодушие к Царю со стороны подавляющей части высшего русского общества

«Тяжка ответственность Керенского перед Богом, Царем и Россией. Но надо при этом помнить, что его преступная деятельность в отношении Царской Семьи проходила при полном одобрении большей части русского общества, при прямом попустительстве "временщикам" со стороны английских и французских правящих кругов.

[Здесь все-таки следует понимать, что все значимые участники февральских событий были заранее отобраны мировой закулисой для определенных и конкретных действий в спецоперации по свержению Монархии в России. Диапазон "творческой" самостоятельности был у них крайне узким. При выходе за пределы этого диапазона человек независимо от социального положения наказывался смертью.

В. Кобылин в конце своей книге пишет: «Государя "берегли", на Него не делалось покушений. Он сохранялся для жертвоприношения Злу. Шаг за шагом, с Запада шла к нам зараза, кропотливая работа по внедрению в русские головы и сердца яда заведомого обмана, отступничества от Бога, вселения зависти, вражды, злобы, лжи, клеветы, поругания всего святого, осмеяния нашего. Такого отличного от этого Запада, быта, нашего церковного уклада жизни. Нам преподносили заведомо ложные теории под видом "научных" концепций, нам предлагали фикции нигде не существующего в действительности народоправства с тем, чтобы мы отказались от освященного нашей Церковью и веками Священного Самодержавия. Все высмеивалось, все отрицалось! Во имя чего? Какой-то казарменной жизни, без радости, без подлинной свободы, без красоты, без всякого смысла!»[32] Как эти слова, написанные о начале 20-го века современны для начала 21-го!]

Русский Царь был оставлен [практически] всеми, и судьба Его интересовала в те дни единицы. Примечательны слова Великого Князя Сергея Михайловича, сказанные им в письме другому Великому Князю Николаю Михайловичу при известии об отправке Императора с Семьей в Тобольск: «Самая сенсационная новость – это отправление полковника со всей семьей в Сибирь. Считаю, что это очень опасный шаг правительства – теперь проснутся все реакционные силы и сделают из него мученика. На этой почве может произойти много беспорядков».

Примечательны и недопустимый тон, в котором Великий Князь говорит о своем Государе, и полное равнодушие к Его судьбе, и почти подобострастное беспокойство о судьбах революционного правительства. Через год, в далекий Алапаевск вслед за сосланными туда членами Династии, в том числе и за Великим Князем, придут те самые "прогрессивные силы", за судьбу которых так беспокоился Сергей Михайлович. К тому времени Великий Князь представлял собою психически расстроенного человека.

«Он почти ничего не ел, ложился в постель, затем вскакивал, вглядывался в окно, нередко ходил по комнате и, сидя на кровати, плакал. Остальные пытались его утешить и успокоить. Елизавета Федоровна вынула Евангелие и начала читать вслух. Немного позже 10 часов, когда заключенные уже спали, к школе подъехали тележки. В комнату к ним вошел один из членов Алапаевского совдепа и приказал всем вставать и выходить на улицу. Великий Князь Сергей Михайлович почуял, вероятно, что-то недоброе и всеми силами старался не выходить из комнаты. Он цеплялся руками за разные вещи, благодаря чему караульным пришлось его выносить на руках, кроме того, на полировке шкафа ясно сохранились следы пальцев и ногтей от его рук, судорожно схватившихся за него.

Великий Князь Сергей Михайлович, физически очень сильный, так крепко держался за этот шкаф, что ногти почти впились в дерево, и он не чувствовал той сильной боли, которую ему причиняли злодеи. Усадив всех на повозки, конные красногвардейцы частью ехали впереди, а частью следовали по сторонам повозок. К шахтам двинулись рысью. Великий Князь Сергей Михайлович разнервничался еще больше, что надоело сопровождавшему его красноармейцу, и тогда он вынул револьвер и выстрелом сверху в голову убил Сергея Михайловича».

Так закончил свою жизнь Великий Князь Сергей Михайлович [который мог бы быть диктатором, назначенным Императором Николаем Вторым, если бы был принят Императором проект диктатуры[33], представленный генералом Алексеевым 15 июня 1916 года.

О брате убитого в Алапаевске Сергея Михайловича упоминается в воспоминаниях жены последнего министра Юстиции Царского Правительства госпожа Добровольская[34]: «Самыми элегантными и самыми постоянными из посетителей Керенского были двое. Первый из них – граф Орлов-Давыдов (масон – Виктор Кобылин), известным огромным состоянием… Вторым постоянным и еще более знатным посетителем Керенского был, как это ни странно, Великий Князь Николай Михайлович[35], ежедневно терпеливо высиживавший часами в приемной в ожидании ухода последнего посетителя. После чего он входил в кабинет Керенского… Граф Орлов-Давыдов привозил с собой своего повара с большим запасом провизии, так как на нашей кухне под личным наблюдением графа приготовлялись те блюда, которые любил Керенский, а затем, когда Керенский освобождался от посетителей. Уже поздно вечером Керенский, Великий Князь Николай Михайлович и граф Орлов-Давидов садились за обед, за которым выпивали немало вина». (Анатомия измены. С. 341-342.)]

Общее отступничество, предательство, равнодушие, истеричная расслабленность – вот что характерно для определения отношения к Царю со стороны подавляющей части русского общества. Поэтому нельзя не согласиться с Керенским, когда он, уже в эмиграции, отвечая на многочисленные нападки со стороны представителей того самого общества, сказал в 1936 году: “Если вы теперь, господа, разыгрываете рыцарей, верных долгу, то поздно спохватились… Монархисты предали своего Монарха. Если бы нашелся хоть один верный долгу полк, ведь от нас тогда ничего бы не осталось. Государь остался совершенно без верноподданных. Процарствовав двадцать три года, Он очутился в жутком, нечеловеческом одиночестве”»[36].

И все-таки мы не согласимся с Керенским. Ибо здесь Петр Валентинович приводит высказывание Керенского, которое не подтверждает его утверждение, а опровергает! Ибо П. Мультатули констатирует общее отступничество от догматов Православия, предательство и измену своей присяге именем Божием своему Царю-Богопомазаннику «подавляющей части русского общества», причем добавим высшего русского общества. А масон и сотрудник жидов-каббалистов Керенский утверждает, что абсолютно весь русский народ во главе с монархистами «предали своего Монарха». А это заявление является ложью и клеветой, и оно сродни ”патриотическим” заявлениям Татьяны Мироновой. Интересно почему?

в) Торжества Православия нет и быть не может без земного Главы земной воинствующей Церкви – без Царя, Христа Господнего

Заявление Керенского опровергается реальными фактами, например гибелью за своего Царя почти всех, кто поехал в Сибирь помогать нести, подобно Симону Киринеянину (Мк. 15,21), Его тяжкий Крест высшего Царского служения и Богу и Своему народу – искупление согрешившего Своего Русского Народа от греха нарушения Соборного Обета Богу, данного в 1613 году. Воспоминания генерала Дубенского и полковника Артабалевского также опровергают это утверждение Керенского. А полковник Артабалевский прямо заявляет, что «мiр удивлен, что русский народ ныне покорно молчит при самовластии кучки одиозного правительства»; что мiр и иже с ним «никогда не поймет, что русский народ всегда в молчаливой покорности перед волей Бога», которую до богоизбранного русского народа доводит Помазанник Божий. А Помазанник Божий Николай Второй повелел исполнять свой долг, защищать доблестно нашу Великую Родину, повинуясь Временному правительству и слушаясь своих начальников[37], которых Господь Бого попустит по греху отречения Русского Народа от своего Богопомазанника. Ибо только на покорных воле Бога святой Царь Николай Второй призывал благословение Боже и содействие святого Георгия Победоносца в битве с врагами нашей Великой Родины – России.

И не понимание этой «молчаливой покорности перед волей Бога», которую Русский Народ узнает через своих Царей, а потому и обвинения Помазанников Божьих и в жестокости (святого Царя Иоанна Грозного в этом обвиняют воры Царской власти), и в преклонении пред Западом (святого Царя Петра Великого обвиняют патриоты допетровской необразованности и расслабленности), и в безвольности и слабости (святого Царя-искупителя Николая Второго в этом обвиняют духовные наследники изменника генерала Алексеева и св… синода, повелевшего молиться за слуг сатаны вместо Помазанника Божьего). И всех Царей из Дома Романовых обвиняют в цезарепапизме духовно поврежденные ересью папизма, как священнослужители, так и миряне, всех титулов и званий. А происходит это у них по одной простой причине: у всех обвинителей Царей-Богопомазанников отсутствует Дух Христов, который и помогает отличать Истину, от искусных подделок под Истину – от лжи сатаны и его служителей.

Итак, православный русский человек должен знать и не удивляться тому, что Дух Христов отсутствует и у мiра, и у преступников Соборного Обета 1613 года верой и правдой служить своим Царям из Царствующего Дома Романовых.

Всем этим несчастным обличителям своего духовного убожества святая Церковь ежегодно констатирует анафему. Ибо совсем не случайно в Неделю Торжества Православия земная Церковь напоминает чадам своим в 11-м анафематствовании, что только помышляющий (даже не глаголющий об этом!), яко православные Государи возводятся на Престолы не по особливому о Них Божию благоволению[38], и при помазании во время Венчания на Царство дарования Святаго Духа к прохождению великого сего Царского звания в Них не изливается, отлучается от Церкви Христовой. Такому "подвижнику", независимо от его иерархического и социального положения, объявляется анафема трижды!

И понятно, почему духовные наследники Февраля 1917 года так обкорнали чин анафематствования, выбросив из него суть. Ныне, хоть какие-то слова из молебного пения по “Последованию в Неделю Православия” и произносятся, а вот самого Торжества Православия нет. И быть не может без земного Главы земной воинствующей Церкви – без Царя, Христа Господнего. Ибо без Него некому защитить святую земную Церковь от ересей; некому свирепо очистить ее от всех еретиков папистов и цареборцев, которые ныне в нее пробрались; некому обязать священнослужителей совершать молебное пение по “Последованию в Неделю Православия”, неповрежденному еретиками-папистами.

Православный человек должен понимать, что к февралю 1917 года «подавляющая часть русского общества», о которой говорит П.В. Мультатули, 11-го анафематствования не понимала и не принимала. А потому эта часть русского общества и участвовала в той или иной мере и форме в свержении Монархии в России. Эти несчастные люди не осознавали, что это о них сказал Господь Самуилу: не Царя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними (1Цар. 8,7). Ибо Сам Господь Бог царствовал над Своим избранным Русским Народом через Своего Помазанника – Царя из Царствующего Дома Романовых. Соборный Обет Богу и заключался в том, что Русский богоизбранный Народ заверил Бога в том, что Русский Народ будет служить верой и правдой Царям из Дома Романовых.

Кроме того, в 1613 году было заявлен: «А кто убо не похощетъ послушати сего Соборнаго Уложенiя …и начнетъ глаголати ино, и молву въ людяхъ чинити, то таковой, …въ какомъ чину не буди; по священнымъ правиламъ св. Апостолъ, и Вселенскихъ седми …и по Соборному Уложенiю всего изверженъ будетъ, и отъ Церкви Божiей отлученъ, и Святыхъ Христовыхъ Таинъ прiобщенiя; яко раскольникъ Церкви Божiей и всего православнаго христiанства, мятежникъ и разоритель Закону Божiю, а по Царскимъ Законамъ месть воспрiиметъ; и нашего смиренiя и всего освященнаго Собора, не буди на немъ благословенiя отъ нынѣ и до вѣка. Да будетъ твердо и неразрушимо въ предъидущiя лѣта, въ роды и роды, и не прейдетъ ни едина черта отъ написанныхъ въ ней» [39].

И теперь подумайте, что ждет тех, кто не только глаголил “ино”, и творил преступления в соответствии с этим “ино”. А что ждет всех нынешних продолжатели дела Февраля 17-го: от профессора Духовной Академии Осипова с дьяконом Кураевым до организаторов соборного покаяния, текст которого начинается с хулы на Царей из Царствующего Дома Романовых? Особенно в тексте этого "соборного покаяния" хулят Благочестивейшего Государя Императора[40] Петра Великого! А потому подумайте, что ждет участников этих "соборных покаянных" радений на радость сатаны?

Но вернемся к заявлению Керенского 1936 года. Керенский, заявляя, что, если бы нашелся один полк, то от путчистов ничего не осталось бы, объявляет о слабости как Императора Николая Второго (настолько ничтожно мал был Царь, что готовых умереть за Него не нашлось!), так и о слабости русского народа (все испугались или просто отвернулись от своего Царя!). А вот это не так! Да, измена выросла и достигла той критической величины, что Господь Бог посчитал целесообразным лечить ее игом жидов-христоборцев.

И, понятное дело, врачи-жиды взялись за дело с целью залечить больного до смерти. И именно с этой целью они совершили ритуальное убийство Помазанника Божьего в Екатеринбурге. Но беда-то для христоборцев в том, что своими действиями они позволили совершить искупительный подвиг святому Царю Николаю, который пошел на этот подвиг по великой любви к Богу и к богоизбранному Русскому Народу сознательно и добровольно. Ибо у Него были ресурсы верных Богу, Царю и Отечеству, так же как и у Иисуса Христа были двенадцать легионов Ангелов (Мф. 26,53), но Царь Николай, уподобляясь Иисусу Христу, не призвал на помощь верных холопов Своих. Вот этого-то Татьяна Миронова и иже с ней не понимают.

А вот православные христиане, обладая Духом Святым для этого ведения, увидели высоту духовного подвига своего любимого Отца Отечества Николая Александровича. Вспомните как повели себя провожающие Царскую Семью на станции Александровская. «Замахали молча, без одного возгласа. Без одного всхлипывания. Видел ли Государь и Его Августейшая Семья этот молчаливый жест народа, преданного, как и Они, на Голгофское мучение иудами России? Жест полный мистической священной тишины, безусловной любви, последнее “прости”. Жест единения в предстоящих муках». Без одного всхлипывания, потому как провожали не на смерть, а на Подвиг. А молча, потому как любые возгласы и подбадривания были бы неуместны и мелки по сравнению той гигантской высотой грядущего Подвига святого Царя Николая, который предложил Господь Бог Ему через Своих святых угодников и который Император согласился понести по величайшему смирению пред волей Бога и по величайшей любви к Своему Русскому Народу.

И когда это увидел закоренелый слуга сатаны (революционер штабс-капитан Козьмин), то этот ничтожный человек понял всю никчемность своей жизни, ощутил Смерть за своей спиной и осознал, что его ждет по смерти: глубины адовы отверзлись перед ним. А потому этот "великий герой революции и большой начальник" «внезапно побледнел, съежился и торопливо уехал». И это тот человек, который еще несколько часов назад своими придирками и ревностью не по чину и разуму держал в напряжении Царскую Семью в Александровском Дворце, "строил" командиров полков охраны (полковников Кушелева и Артабалевского). Это тот человек, который имел наглость только что приказать зашторить окна в Царском вагоне. Этим он дерзнул встать между Императором, идущем на величайший Подвиг, и Его верными холопами, которые ощутили своими духовными очами и грандиозную уникальность совершающегося на их глазах, и холод приближающейся Смерти к их возлюбленному Государю и любвеобильным Членам Его Семьи.

Будем надеяться, что Т.Л. Миронова желает послужить России и Царю Николаю Второму. Но она, не имея духовного зрения увидеть и понять подвиг Царя Николая и подвиг верных Ему людей, обвиняет всех (и предателей, и верных Царских холопов) в бездействии после отречения Николая Александровича от Престола. Она не различает за внешней схожестью поступков (не бросились "спасать" Избранника Божьего от Его креста), что одни бездействуют, находясь на послушании у заговорщиков, а другие бездействуют, боясь своими неразумными действиями противодействовать своему Царю, сердце и ум которого в руце Божией (Притч. 21,1). Одни совершили своим бездействием грех клятвопреступления (это в основном до отречения Царя Николая Второго от Престола 2-го марта), а другие своим бездействием (это всегда после отречения Царя Николая Второго от Престола) совершили и совершают подвиг богоугодного доброделания, такого доброделание, которое дает наибольшее количество благодати Духа Святого, ибо наиболее точно соответствует Замыслу Божьему в данный момент времени.

Т. Миронова даже заявляет, что Царь Николай не отрекался от Престола, а только сделал вид, что отрекается от Царского служения. А на самом-то деле, Он, якобы, ждал именно тот самый полк верноподданных, о котором говорит Керенский и которого святой Царь так и не дождался. Ибо русские люди, якобы, не увидели подаваемых Императором знаков и молчаливой просьбы о Своем спасении; они не догадались заподозрить своего Императора в лукавстве и лжи, а потому и не спасли ни Его Самого, ни Царский Престол.

Следует понимать, что Т.Л. Миронова идет гораздо дальше Керенского, очевидно, сказывается ее женское естество, и она проговаривается. Она заявляет: “Мы подобно иудеям-богоборцам, участвовали в убиении своего богоносного Царя”[41]! Так заявить может только участник ритуального убийства Царя (жид-каббалист) или человек, который не ведает, что и за клевету на себя придется отвечать на Страшном Суде. Такой оговор себя, нам думается, возможно сделать только ляпнув, не подумав о том, что означают сорвавшиеся слова. Русский же человек, находящийся в трезвом уме, в духовном и душевном здравии, такое заявление никогда не сделает.

Например, «в 1922 году, когда Сталин и Орджоникидзе приезжали в Грузию, к Сталину подошла его мать и спросила: “Сынок, на твоих руках нет Царской крови?” [Из вопроса следует, что мать Сталина на своих руках не чувствовала Царской крови!] “Вот тебе крест, истинно нет!” – ответил Сталин и на глазах у всех перекрестился»[42]. Если даже один не из последних членов большевистской партии твердо заявляет и крестом клянется, что крови Царской на нем нет, то почему же Т. Миронова уверяет всех, что кровь Царская на ней и на ее детях? Это свидетельствует или о ее происхождении, или о ее духовной или умственной немощи!

Очень важно нам всем помнить последнюю просьбу святого Царя Николая Второго и ею, как святым заветом, всегда руководствоваться в своей жизни.

«Отец просит передать, – писала из тобольского заточения Великая Княжна Ольга Николаевна, – всем тем, кто Ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за Него, так как Он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя, и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но что не зло победит, а только любовь...»[43].

Нам следует понимать, что хитрый и коварный враг Бога, Царя и Отечества, видя приближение своего истребления, хочет принести нам наибольший ущерб. Одной из действенных его уловок, направленной на ослабление воинов Христовых, является втягивание православных христиан в бесчинные акты возмездия не только жидам-каббалистам, но и просто евреям, а то и православным евреям, за все совершенное зло их соплеменниками. Отмщение, так сказать, за свою тяжелую судьбу. Так вот верные Богу, Царю и Отечеству не должны мстить ни за себя (и за своих родственников), ни за Царя Николая (и за Его членов Семьи) ни изменникам и предателям (или их потомкам), ни даже жидам-каббалистам (и их потомкам). Апостол Павел еще учил: Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь (Рим. 12,19).

Но всякая деятельность, направленная против Бога, Царя и Отечества, должна быть пресечена, что и произойдет уже очень скоро при грядущем Царе-победителе. Если же враг не сдается, то он должен быть уничтожен. Но это не мщение за себя или Царя-Богопомазанника, а это выполнение воли Божией по сохранению богоизбранного Русского Народа и целостности Царства этого народа. Ибо в Россию со всего мира соберутся все истинные поклонники, которые будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине (Иоан. 4,23-24).