![]() ![]() |
![]() Свт. Филарет. Слова и речи, том III |
![]() |
||||
![]() |
Приближающееся
время Поста призывает нас к воздержанию: и святая Церковь сии приготовительные
к оному дни расположила как степени, дабы по-малу отъемля тучность пищи, и увеличивая
труд молитвенный, возвести нас к совершенству поста и к протяженным подвигам
покаяния и молитвы. Но в сие преддверие святаго Поста, которое мы проходим,
безразсудный обычай как много вносит противнаго воздержанию и трезвости телесной
и духовной! Мне кажется, сие должно возбуждать в нас жалость и ревность, подобную
ревности Дома Божия, по которой Господь наш бичем из вервий изгнал из преддверия
храма2 продающих и покупающих, превращающих
его в Внемлите себе, глаголет Господь, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством. Не излишним ли теперь покажется некоторым сие предостережение, и не обидным ли предполагаемое оным подозрение в таких грубых пороках? Не желаем никого подозревать, ни обижать, но напоминаем3 вам, люди, по собственному мнению, довольно умеренные и трезвые, что сказанное предостережение первоначально дал Господь избранным ученикам Своим. Наставление, которое Петру, Иакову, Иоанну, Андрею, не обидно было слышать, не может быть для кого-нибудь из нас ни оскорбительным, ни излишним. То ли одно есть объядение, когда тело не вмещает пищи? То ли одно пиянство, когда ум потоплен в вине, и отягченной головы не может носить тело? Если, в чем не трудно удостовериться, настоящее назначение пищи и пития есть поддержание и возобновление телеснаго состава, который неприметным образом непрестанно снедает4 тление; а вкус пище и приятность питию даны, как средства для сей цели: то каждый кусок пищи, сверх утоления глада, снедаемый для вкуса, есть доля объядения: каждый глоток пития, после угашения жажды и после ободрения сил, употребляемый для приятности, принадлежит к чаше пиянства.
Сколько различных искусств, веществ орудий употребляет разумный человек для того, чтобы наполнить малое и несмысленное чрево! Как унижается разум, когда истощается в изобретениях, чтобы дань, ежедневно требуемая чревом, как неумолимым владыкою, была ему приносима, как можно в большем изяществе, и была им приемлема, как можно, в большем количестве! И как ругается над сим раболепствующим разумом чрево, концем всех его забот о изяществе полагая нечистоту и смрад! Восклонись, несчастный поклонник чрева, и если ты не можешь вдруг выше себя вознести твоих очей, стань прямо перед зеркалом и посмотри, не написан ли на самом тебе закон против раболепства чреву? Не видишь ли, что выше чрева твоего есть грудь, в которой живет сердце, желающее добра, чувствующее любовь; что над нею еще возвышается глава, в которой царствует ум, созерцающий истину, разум мыслящий о вероятностях; что под тою и другою, как бы под небом и землею ад, низвержено темное чрево не умеющее ни мыслить, ни желать? Много ли нужно проницания, чтобы приметить, что оно не владычествовать должно над высшими областями, но быть в служении, в презрении? Если, напротив, ты стараешься более и более угождать чреву в том, чего оно слепо требует, для него желаешь, для него вымышляешь: то берегись, чтобы оно не сделалось у тебя сильнее и выше головы, и своею безобразною тяжестию не стало стеснять и подавлять благороднейших действий ума и сердца. Внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством. Под именем сердца Господь разумеет вообще внутренность человека, чтo можно видеть из Его собственнаго другаго изречения, в котором Он сии слова соединяет, изъясняя одно другим: извнутрь бо, глаголет, от сердца человека Мы не примечаем, скажут, может быть, чтобы люди менее других воздержные в пище и питии, менее потому пользовались способностию разума и силою воли. Не спорю, что некоторые из них6 даже лучше других пользуются способностию разума, чтобы понимать и изобретать тонкости удовольствий7 для чувств и воображения, и сильнее других влекутся к оным желаниями. Дух таких людей носится, как пар над теплыми яствами, или немного выше. Но когда надобно вознести мысль и сердце горе, выше сих видимых небес, которыя хотя и тонки, но суть телесны, и потому еще ниже области, свойственной духу чистому; когда надобно устремить желание к Богу: тогда оказывается, что пресыщением отягченное чрево, как гиря висит под крилами духа, и тянет его к земле, так что, при всех усилиях, он более бьется о землю, нежели возлетает к небу. Животныя многопищныя и тучныя не могут бегать8 так скоро, как малопищный елень: подобно сему чревоугодник не может быть так деятелен и благопоспешен в подвигах, как воздержный. Вы знаете, что человек пал: но как? Не отягченное ли запрещенным плодом чрево низринуло его из блаженнаго рая на несчастную землю? Отягчай оное более, и оно низвлечет тебя с земли в глубину ада. Подлинно, чтo ниспровергнуло Содому столь ужасным образом? Гордость, ответствует Пророк, в сытости хлеба, и в изобилии вина; и сластолюбствоваша та, и дщери ея; сие бяше ей, и дщерем ея (Иез. XVI. 49).
Поистине, людям, которых гортань отверзается не для того, чтобы воспевать славу Божию, или изрекать пред Богом желания сердца, но для того, чтобы, подобно гробу, поглощать и обращать в тление все, что лучшаго живет и растет на земле; которые проводят половину жизни в труде обременять свое чрево, а другую в труде влачить10 сие бремя; у которых вино волнует кровь и отуманивает голову: где им помышлять о делах небесных, прозирать в сокровенныя судьбы Божии, вникать в словеса Пророческия, примечать знамения времен, стоять на страже11 в ожидании грядущаго царствия Божия, которое совсем не по них, поелику оно не есть брашно и питие? Но вот что еще особенно12 страшно: сия преобладающая Попечемся, братия, как бы нам ясти и пити во славу Божию, а не во вред себе и в оскорбление Подателю благ, Богу. Уступите гладу и жажде: но не вооружайтесь против воздержания и поста. Пусть хлеб насущный укрепляет сердце человека; пусть вино в меру возвеселит сердце печальнаго, или ободрит немощнаго; ядите, скажем, если угодно, и сие с Неемиею и Ездрою, ядите тучная и пийте сладкая, но | |