"Тайный советник вождя" – книга-сенсация. Это роман-исповедь человека (реального, а не выдуманного), который многие годы работал бок о бок с И.В. Сталиным, много видел, много знал и долго молчал. И, наконец, с помощью В. Успенского, заговорил – о своем начальнике, его окружении, о стране. Честно рассказывает – без прикрас, но и без очернительства. В книге масса интереснейшей информации, имеющей огромную познавательную ценность. Особенно в наши дни – дни невежества, безверия и трусости, когда уже десять лет враги и предатели пытаются уничтожить наше Отечество, становлению и величию которого Сталин отдал всю свою жизнь. Сейчас мало кому известно, что когда он умер, после него не осталось ни дач в СССР, ни вилл за границей. Ни коллекций автомобилей, ни акций, ни просто даже приличных денег. Только пара стоптанных сапог и заношенный френч... Том 1 (Части 1-7), Том 2 (Части 8-15) Москва – Санкт-Петербург, 2004.

С Т А Л И Н Иосиф Виссарионович Верховный главнокомандующий Красной Армии – Советской Армии – победительницы фашисткой Германии Слуги мировой закулисы ненавидят Сталина за то, что он возродил русский национализм Исполнителей ритуального убийства Императора Николая Второго Сталин методично уничтожил чтобы получить больший размер – нужно кликнуть мышью

   Том 2 ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ: Глава 15 (стр. 1007), Глава 16 (стр. 1016).

За 01.06.2010. В мае 1899 г. знаменитый архимандрит Иерон Васильев, настоятель Ново-Афонского монастыря семинаристу Иосифу Джугашвили: «Грядет царство «зверя» на Россию. Жиды будут уничтожать Русский Народ, а ты будешь уничтожать их! Иди! Игумен Иерон благословил Иосифа иконой «Избавительница», главной Святыней монастыря. Наверно не случайно на Новом Афоне была южная дача Сталина. Чем иосиф Сталин заслужил ВЕЧНУЮ память Русского Народа? Об этом здесь.

За 19.12.2015. Кто НЕ ИСПОЛЬЗУЕТ самый надёжный КРИТЕРИЙ истины: по плодам их узна́ете их, тот найти Истину НЕ МОЖЕТ и ПРАВОславным НЕ ЯВЛЯЕТСЯ. Человек ОБРЕЧЁН сделать ОШИБОЧНОЕ заключение при попытки оценить деятельность Сталина, Путина..., если он не имеет СТРАХА Божьего и у него ОТСУТСТВУЕТ Разум Христов. Именно поэтому огромная масса "православных" ВМЕСТЕ со слугами САТАНЫ люто НЕНАВИДЯТ И.В. Сталина и готовят себе ТЁПЛЕНЬКИЕ местечки в глубинах ада! Они САМИ себя туда определят на Страшном Суде (так определит ИХ совесть, чтобы УДОВЛЕТВОРИТЬ Правосудию Божьему), а Господь Бог это определение ИХ совести только УТВЕРДИТ! Об этом здесь.

За 16.12.2015. 3 марта 1953 г. И.В.Сталин был РИТУАЛЬНО убит в Кремле – заколот кинжалами, казнь осуществляли десять членов секты в черной одежде, согласно Хазарскому ритуалу и каббалистической молитве на смерть. Днем позже на Ближней даче был отравлен двойник И.В.Сталина. Злодеяние было совершенно не только с соблюдением всех ритуальных каббалистических заклинаний, но и в «веселый» еврейский праздник Пурим. После похорон двойника И.В.Сталина, тело настоящего И.В.Сталина было сожжено, а прах выпит с вином. Именно так поступили с телом Государя Императора Николая II, который тоже был заколот кинжалами, а ритуальную надпись на стене Ипатьевского дома оставил не кто – нибудь, а Любавичский Ребе И.Шнеерсон. Об этом здесь. Сообщение о ритуальном убийстве Берии явно ЛОЖНОЕ (смотри материалы в ЧАСТИ ПЯТНАДЦАТОЙ главы: 15, 16, 18-35 и здесь).

ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ

Глава 15

   Позвонила женщина, много лет проработавшая в секретариате Центрального Комитета. В середине двадцатых годов пришла милая девушка-комсомолка, тогда много таких было в аппарате. Выделялась аккуратностью, добросовестностью и, как говорится, прижилась на новом месте, стала хорошим специалистом. Со временем доверили ей ответственное дело – разборку почты, поступавшей от граждан непосредственно на имя Сталина. И я, как помнит читатель, занимался такими письмами. Отсюда и знакомство. Но не настолько близкое, чтобы звонить мне по домашнему телефону, через голову своего непосредственного начальства, что никоим образом не поощрялось.
   – Николай Алексеевич, извините за беспокойство, но мне нужно проконсультироваться по сложному вопросу.
   – Уверены, что именно со мной?
   – Только с вами. Лучше поговорить у вас. Это не личное, это очень серьезное. Голос звучал деловито-спокойно, однако я уловил напряженность: женщина, вероятно, опасалась отказа. Опытная сотрудница не стала бы добиваться встречи по пустякам, а она ведь даже телефон мой городской отыскала. Я согласился.
   Надо сказать вот что. Много воды утекло с тех пор, как Иосиф Виссарионович занял пост Генерального секретаря партии, но система работы с почтой, сложившаяся в первые годы его деятельности, не претерпела больших изменений, хотя поток писем, адресованных лично Сталину, возрос неизмеримо. Увеличилось количество сотрудников, кое-что усовершенствовалось, но и только. Все письма читались, ставились на контроль, распределялись по отделам ЦК или по соответствующим ведомствам с обязательным ответом. Для Сталина составлялись справки, в которых указывалось количество писем, откуда и по какому поводу идет основной поток. Характеризовалось социальное, возрастное положение авторов. Такие справки Иосиф Виссарионович читал обязательно. Кроме того, примерно раз в месяц поручал мне или Поскребышеву выборочно знакомиться с почтой, поступившей в какой-то день, и докладывать ему свои впечатления. Довольно действенный контроль. Но и это не все. Иногда Сталин требовал доставить нынешнюю почту до разборки, до вскрытия конвертов, к нему в кабинет, чаще всего на дачу. Мешки с письмами опечатывали и отправляли в автомашине. Если почта была очень большая, я брал наугад один из мешков, и под моим доглядом курьер доставлял его по назначению. Сталин просматривал десятки, а то и сотни писем, делая на некоторых пометки.
   О том, что Иосиф Виссарионович забирает почту, сразу становилось известно некоторым руководящим товарищам, в первую очередь Берии. Подобные "ревизии" вызывали большое беспокойство: вдруг попадется в письмах такое, о чем "хозяину" не следовало бы знать! И попадалось. И крепко доставалось виновным. В годы войны такие "ревизии" случались редко, но после Победы опять обрели регулярность. Особенно после того, как были опубликованы труды Сталина о языкознании, об экономических проблемах социализма. Иосиф Виссарионович требовал, чтобы все письма с вопросами по этим работам, с критическими замечаниями обязательно доставлялись ему. На некоторые отвечал.
   Ксения, как звали позвонившую женщину, являлась поднаторевшей регулировщицей в многообразном потоке писем, точно знала свои обязанности и границы своих возможностей. Так что же подвигло ее на очень рискованный шаг, на нарушение служебных рамок? Глубокая порядочность? Вера в то, что я не подведу? Письмо, которое она принесла, оказалось воистину из ряда вон выходящим. Даже у меня, видавшего виды, от негодования, от омерзения кровь прихлынула в голову, запылали щеки.
   Обращение обычное: "Дорогой товарищ Сталин!" А дальше, почти дословно, было так... "Когда это письмо дойдет до Вас, меня уже не будет среди живых. Оставила записку маме и сынишке, чтобы не искали. Сейчас опущу конверт, сяду на электричку, чтобы подальше от дома, а там как Бог пошлет. Только бы дошло письмо до Вас, только бы Вы услышали этот мой крик и раздавили страшных ядовитых змей!.. До прошлой зимы я жила хорошо, даже очень хорошо, как теперь понимаю. Если трудности, то как у всех. И веселая была, и красивая, чему и радовалась, на свою беду... Мой муж-офицер служит на Кавказе. Зимой он переслал попутным самолетом две посылочки. Одну моей заболевшей маме, а другую просил меня завезти жене своего фронтового товарища и бывшего командира подполковника Щирова Сергея Сергеевича, Героя Советской страны (так было в письме. – пояснение Н.Лукашова).
   Поехала по указанному адресу. Там, в просторной квартире, меня встретила жена Щирова по имени Софья, по отчеству, кажется, Иосифовна, и ее сестра Лидия. Молодые, красивые, похожие друг на друга, особенно фигурами, привлекательность которых подчеркивали хорошо пошитые платья. А еще там был полковник с пронзительными глазами на смуглом лице, очень галантный, со слащавой улыбочкой. Зовут его Рафаэль Семенович, а фамилия Саркисов, это я узнала позже. Он меня рассматривал как товар на базаре, разве что в рот не заглядывал. Будто раздевал взглядом. Сказал сестрам: "Вы остаетесь, со мной поедет она (это значит я). Провожу ее домой". Распорядился таким тоном, что никто не мог возражать.
   Машина у него была черная, большая, в таких раньше не ездила. Шофер отделен стеклом и занавеской. Саркисов расспрашивал о семье, о муже, обещал помочь перевести его ближе к Москве, но при определенных обстоятельствах. Спохватился, что ему срочно нужно на узел связи, поговорить со штабом Закавказского военного округа, и попросил меня подождать несколько минут. Мы проехали за высокий забор мимо охранников. Саркисов оставил меня в пустой комнате, похожей на приемную перед кабинетом, а сам исчез. Там тихо и никого не было. Только два раза через комнату прошел из двери в дверь какой-то толстый человек в черном костюме. Смотрел на мои ноги и нижнюю часть тела. Где-то я его видела, но вспомнить не могла. Потом появился Саркисов, веселый и довольный. Отвез меня домой, а на прощание сказал, что я понравилась очень важному лицу и чтобы завтра к шести вечера была "помыта, одета и готова к свиданию", – он так и выразился. Я возмутилась, но он оборвал меня. Спросила, куда надо ехать, а он усмехнулся: "В театр, на представление".
   Саркисов позвонил в квартиру в шесть, как и назначил. Я сказала, что никуда не поеду. А он объяснил, что я понравилась Лаврентию Павловичу Берии и это большая честь провести с ним вечер. Только дура может не понять, что не ехать невозможно, все равно отвезут. Если поеду по-хорошему, то будет для меня большая польза. А нет – крупные неприятности. Для начала муж узнает, что год назад я встречалась и сожительствовала с майором К. Это правда, было у меня такое увлечение, несколько ночей провела с К., так что слова Саркисова на меня подействовали... Ну, а если уж очень буду упорствовать, то муж окажется без должности, а я с матерью лишусь московской прописки – была у нас такая сложность. Вот и решай: либо провести вечер в узком кругу, и тогда все к твоим услугам, либо полный крах во всем. Возможности у него, у Саркисова, неограниченные. Но я больше всего испугалась, что муж узнает о моей связи с майором К. И согласилась.
   Первое время было противно и мучила совесть. Потом свыклась. Успокаивала себя тем, что свидания с Лаврентием Павловичем – неизбежность, что делаю это ради благополучия семьи. Ну и вообще: не я одна такая, у других женщин тоже бывают сожители, особенно если женщина по нескольку месяцев не видит своего мужа. Начальник охраны Берии полковник Саркисов или его помощник-армянин приезжали за мной примерно раз в неделю. Потом все реже. Видно, я надоела Лаврентию Павловичу своей бесстрастностью и всякими просьбами. Он чередовал меня с Софьей Щировой и Лидой, а может, и с другими женщинами. Он падкий на разнообразие. Однажды при расставании зевнул и сказал Саркисову: "Совсем холодная, без огня. Поделись своим мнением". Я не обратила внимания на эти слова, вспомнила лишь потом, когда в ту же ночь Саркисов силой взял меня у себя на даче, поступил со мной гадко, зверски, как никогда не бывало. Это было омерзительно, и я осознала, что качусь в пропасть. Впервые пришла мысль сразу освободиться от всех пут.
   Но это еще не все. С дачи увез меня офицер-армянин. Я была потерянная, полуживая, насильно напоенная вином. Офицер сказал, что в таком виде нельзя являться домой, что я должна принять лекарство и отдохнуть. Доставил меня в какую-то квартиру, дал чего-то выпить, а потом поступил со мной так же омерзительно, как и его начальник. И пригрозил: он знает, в какой школе учится мой сын, и даже расписание уроков. А перед школой улица с большим автомобильным движением. Бывают несчастные случаи.
   Кто-то из них "наградил" меня дурной болезнью, не самой страшной, но что я скажу врачу, да и время потребуется на лечение, а через неделю приезжает муж. Я вся в грязи, все у меня сломано, изгажено, я противна себе. Поэтому и покончу с собой на рельсах или в речке. Страха нет, избавлюсь от мучений, избавлю от бед своих близких. Но как же те распутные негодяи, они будут наслаждаться, будут губить другие души и тела?! Последняя моя надежда на Вас, товарищ Сталин, очень хочу верить, что Вы получите это письмо и узнаете горькую правду.
   Не называю себя, боюсь, что письмо попадет в чужие руки и это отразится на моем сыне, на муже и на маме. Изверги способны на все. Но уже нельзя повредить Сергею Сергеевичу Щирову, он уже не подполковник, не Герой и вообще исчез неизвестно куда. Поэтому пишу о его страшной истории, которую легко проверить. Он заслуженный, про него все не утаишь, как про меня. В конце 1944 года его, командира авиаполка, отозвали в Москву на новую должность в Управлении Военновоздушных сил. Жена Щирова говорила мне, что как сам Василий Иосифович Сталин хотел, они учились вместе в Качинской школе летчиков. Приехав в Москву, Сергей Сергеевич встретил свою Софу, очень ее полюбил и женился. А вскоре случилось несчастье. Ее увидел на улице проезжавший Берия и приказал Саркисову забрать привлекательную женщину. Увез домой на Садовое кольцо. А потом добрался до Лидии, сестры. Но Софья ему нравилась больше, у нее ноги полней и бедра пошире. Софья даже специально худела, чтобы Берия отстал. Он действительно блудил с Лидией, с другими, но когда Софья поправлялась, опять присылал за ней.
   Муж, конечно, узнал, это была драма. Он отважный, горячий, и любил очень, а что мог поделать?! Даже сказать нельзя, сразу бы рот заткнули. Он вроде умом тронулся. Это Софья тайком делилась со мной, когда узнала, что я тоже попала в сеть. Мы в спальне на Садовом кольце однажды столкнулись, Лаврентий Павлович в тот вечер сразу двух захотел. Мы вроде подружками по несчастью стали.
   Сергей Сергеевич не смог оставаться в Москве, отпросился опять на фронт. Войну закончил в Югославии, там и служил. Потом его перевели в Армению. Софья приехала туда к нему, и у них вроде бы жизнь наладилась. Но Берия и там достал, будто других мало было. Приехал на выборы в Тбилиси, где баллотировался в Верховный Совет, и после гулянки отправил Саркисова за Софьей. Добил семью. Сергей Сергеевич поклялся отомстить Берии и Саркисову, вот на кого замахнулся! Говорил, что здесь у него руки скованы, за каждым шагом следят, а он уйдет за границу и оттуда дотянется до гадов. Сгоряча проболтался приятелю-актеру, что в Америке или во Франции заработает на самолет и на бомбы, долетит до Москвы и сбросит бомбы на Берию. Может, этот актер и донес, но ему не очень поверили. Сергея Сергеевича отстранили от должности и отправили подальше, в Ташкент, работать начальником аэроклуба. Он понимал, что скоро до него окончательно доберутся. Последнее, что через знакомых узнала о нем жена: Щиров собирается в отпуск, заедет в Москву и к сослуживцам в Армению. На этом все. Теперь его нигде нет. Из Ташкента действительно уехал, но ни в Москве, ни в Армении не появлялся. А Софью вызывали в МГБ, заставили написать заявление о своей семейной жизни с Щировым, про разные неурядицы и ссоры, а про Берию и Саркисова даже намека не было..."
   – Кто, кроме вас, читал письмо? – спросил я Ксению.
   – Никто. Писем на имя товарища Сталина в эти дни было немного, я сидела на них одна. И выловила.
   – Зарегистрировали?
   – Нет. Отложила и позвонила вам из автомата, из метро.
   – Оставьте его пока у себя.
   – А если это контроль? Бывают у нас такие проверки. Чем это грозит мне?
   – Не похоже на провокацию. Берию не станут трогать, нашли бы птицу помельче. А вам обязательно регистрировать письмо в день поступления?
   – Желательно. Есть штемпель на конверте. Но бывает, что регистрируем через день-два. Если выходные или праздники.
   – Я возьму это письмо на сутки. Выясню насчет Щирова и обдумаю, как поступить.
   – Хорошо, – неохотно согласилась она. – Только помните, что меня при малейшем подозрении...
   – Не тревожьтесь. Позабочусь.
   Я процитировал письмо по памяти, может быть, подзабыв или пропустив некоторые мелочи, но суть передана точно. Очень важным оказался этот документ. Начиная с него, с нескольких листков из школьной тетради, поступивших на имя Сталина в конце 1949 года, сорвалась и покатилась, стремительно разрастаясь, лавина сложных многообразных событий. Впрочем, не случись этого письма, был бы другой толчок, вызвавший подобные же события. Слишком много накопилось тяжелого материала.
   Прежде всего, я должен был срочно и осторожно убедиться, насколько достоверно письмо: не провокация ли, не клевета, не шутка – случается и этакое. Первым желанием было поехать к Василию Сталину, расспросить о Щирове. Авиационный генерал Сталин наверняка знал о судьбе героя-летчика, тем более бывшего однокашника. Но я отогнал эту мысль. Василий заинтересуется, почему любопытствую насчет Щирова. Держать язык за зубами Василий не привык, не умеет, тем более в пьяном состоянии, а трезвым он почти не бывает. Сболтнет о Щирове несколько слов, они дойдут до Берии, насторожат его, вызовут ответные меры. Нет, Василия я отверг.
   По той же причине, опасаясь повредить невинным людям, решил не обращаться к высшим военным руководителям. Имелись товарищи, знавшие цену секретам и умевшие хранить их. Еще в 1943 году, завершая развал пресловутого "триумвирата" (Берия, Каганович, Мехлис), создавая военную контрразведку СМЕРШ, Иосиф Виссарионович принял в прямом смысле слова мудрое предусмотрительное решение: подчинил новую организацию непосредственно Верховному главнокомандующему. Получил собственные "глаза и уши" в вооруженных силах, вообще в стране. Конечно, военная контрразведка сотрудничала с органами МГБ и МВД, конечно, агенты Берии имелись и среди контрразведчиков, но их было немного, о них знали. Сотрудники СМЕРШ и госбезопасности соперничали друг с другом, оспаривая, кто важнее и нужнее. Это были конкуренты, старавшиеся подставить сопернику ножку, особенно на высоком уровне. Контрразведчики относились к госбезопасности свысока, считая работу ГБ не очень чистой, а методы – прямолинейными и грубыми. У меня же было в контрразведке несколько надежных знакомых. К одному из них и обратился, не вдаваясь, разумеется, в подробности, предупредив об особой осторожности.
   Короче говоря, на следующий день я имел короткую, емкую, по-военному четкую справку. Сергей Сергеевич Щиров (по некоторым первоначальным документам – Щирый) родился в 1916 году в Акимовском районе Запорожской области. Действительно, закончил перед войной Качинскую авиационную школу. Направлен в 87-й истребительный авиационный полк. В декабре 1941 года младший лейтенант Щиров назначен командиром звена. В августе 1942 года он уже капитан, заместитель командира эскадрильи. Тогда же принят в ряды ВКП(б).
   В боях дерзок, расчетлив, отважен. 13 декабря 1942 года присвоено высокое звание Героя Советского Союза. В том же месяце майор, командир эскадрильи. С марта 1945 года – командир полка в 236-й истребительной авиационной дивизии. Подполковник. Далее служба в Армении, в Ташкенте... И вот самое важное для меня: 7 апреля 1949 года задержан при попытке нелегально перейти границу СССР – Турция в районе реки Аракс. При аресте пытался сделать какое-то важное заявление.
   К справке контрразведчика были приложены копии двух документов, рассеявшие мои последние сомнения. Они короткие. "Постановление. Москва, 1949 год, октября 25 дня. Я, старший следователь по особо важным делам МГБ СССР майор Левшин, рассмотрев материалы следственного дела № 2508 по обвинению С.С. Щирова, нашел: Щиров арестован 7 апреля 1949 года за попытку измены Родине. Следствием установлено, что Щиров решил совершить побег за границу. На основании изложенного постановил: Щирова, как изменника Родины, направить в особый лагерь".
   И второй документ: копия выписки из протокола Особого совещания при министре ГБ СССР. "Слушали: дело по обвинению Щирова в измене Родине. Постановили: Заключить в особый лагерь сроком на 25 лет"! [В то время это являлось высшей мерой наказания, так как смертная казнь в Советском Союзе, в связи с сокращением преступности, была официально отменена 26 мая 1947 года. Хотя, конечно, случалось всякое. (Примеч. Н. Лукашова.)]
   И никаких, конечно, упоминаний о семье, о жене. Надежно сработано. Лаврентий Павлович мог теперь без всяких помех сожительствовать с двумя сестрами, с Софией и Лидией. Что он и делал время от времени, как мне удалось выяснить. К месту будь сказано: в сентябре 1953 года, после того, как Берию отстранили от власти, был допрошен начальник его охраны Р.С. Саркисов, поставлявший своему сластолюбивому хозяину женщин. Саркисову предложили составить список жертв. У него оказалась хорошая память. Он расположил всех под номерами, в порядке очередности. Точно не помню цифру, но две сестры оказались где-то во второй сотне. Под каким номером числилась женщина, написавшая Сталину письмо о злодеяниях Берии, я не знаю.
   С Ксенией мы условились, что незарегистрированное письмо останется у меня, под мою полную ответственность. Но дальше-то что? Докладывать Иосифу Виссарионовичу? Какова будет его реакция, как она отразится на людях, начиная от той же Ксении и до самого Берии? Тут надо было взвесить все, и я решил не торопиться, дождаться удобного момента. Тем более что и формальный предлог для оттяжки имелся веский. В том декабре 1949 года Иосифу Виссарионовичу исполнилось семьдесят лет. В стране, да и во всем мире, дату сию отмечали широко, торжественно, с лавиной поздравлений и ценных подарков. А мой "подарочек" был бы не из приятных. Не хотелось портить Сталину настроение.

Глава 16

С Т А Л И Н Иосиф Виссарионович Верховный главнокомандующий Красной Армии – Советской Армии – победительницы фашисткой Германии Слуги мировой закулисы ненавидят Сталина за то, что он возродил русский национализм Сталин методично уничтожил исполнителей ритуального убийства Императора Николая Второго чтобы получить больший размер фото – нужно кликнуть мышью

   Все еще на вершине славы встречал Иосиф Виссарионович свой юбилей. До него никто не достигал при жизни столь широкой известности, столь большого почтения. И ненависти. Никто не внушал такого страха и удивления, как он, победивший в политических и военных сражениях всех своих бесчисленных соперников и врагов – от Троцкого до Гитлера. При его появлении поднимал с кресла грузное тело Черчилль, и сам Рузвельт при первой встрече со Сталиным сделал попытку встать, забыв о том, что давно прикован параличом к коляске. Даже те, кто ненавидел его, восхищались им. Ну что же: величием и красотой горных высот восторгаются и жители тех ущелий, где случаются гибельные обвалы, срывающиеся с этих вершин.
   Образно говоря, Сталин восседал в лучах славы на мировом троне в своей излюбленной позе, скрестив руки внизу живота, развернув колени и сомкнув пятки – ноги циркулем. В позе спокойной, полной незыблемого достоинства. Таким его воспринимали. Но мало кто догадывался, сколь упорно и успешно разрушают этот троп многочисленные политические древоточцы.
   Семьдесят лет – возраст не только почтенный, но и достаточно солидный, чреватый различными сложностями, особенно для человека, испытавшего такие бури, преодолевшего такие преграды, какие даже представить трудно. И вот что я заметил: до юбилея Иосиф Виссарионович держался в привычном ритме, но сразу после празднования случился какой-то надлом; вероятно, сама мысль о том, что пошел восьмой десяток, давила, тяготила его. Не то чтобы сразу постарел внешне, но изменения, постепенно копившиеся, стали заметнее. Поредели седые волосы, в седых усах резче проступил коричнево-желтый налет прокуренности. Потускневшие глаза все реже вспыхивали гневом или светились радостью. Двигался медленнее и как-то по-крабьи, боком, вынося вперед левую, непослушную руку. С чрезмерной мнительностью относился к неизбежной стариковской неряшливости, особенно во время еды. Слишком уж заботился, чтобы крошка не выпала изо рта или не загрязнились усы. Чистоплотность хороша, но не до болезненности. Он по-прежнему собирал застолья на даче, но сам при гостях к пище почти не притрагивался, потягивая вино.
   Появилась у него новая привычка: он выколачивал трубку о большую мраморную пепельницу. Так ему было легче, меньше требовалось сил, но своеобразный стук твердого дерева о камень был громким, мертвенно-неприятным, я слышал его в комнате за кабинетом, он раздражал меня. Я ведь тоже старел, нервы были не те. Никто в окружении Иосифа Виссарионовича не говорил, конечно, о том, что возраст берет свое, что Сталин не вечен, как все смертные. Но думали об этом. И сам Сталин в том числе. Были и такие, кто исподволь готовился к неизбежным событиям, для одних печальным, а для других не очень и даже наоборот. В чьих руках окажется власть, кто станет наследником вождя, по какому пути поведет страну? Никакой ясности не было в этом важнейшем вопросе, неопределенность нагнетала тяжелую атмосферу в высших кругах партийной и государственной власти, порождала неуверенность, подозрительность, скрытое соперничество.
   Схематично обстановка выглядела так. Родственников, способных принять бразды правления из слабеющих рук, у Иосифа Виссарионовича не имелось. Семейные неурядицы отца-одиночки Сталина известны. Старший сын Яков всегда был далек от родителя: и внешностью, и характером вышел не в него, а в семью Сванидзе. После того, как Яков попал в плен и погиб там, Иосиф Виссарионович не упоминал о нем, по крайней мере, на людях. Василий был неплохим летчиком, посредственным генералом и уж никак не тянул при своей несобранности, распущенности на важную партийно-политическую роль. Пил чрезмерно, забывая о делах, о служебных обязанностях, даже о женщинах. Спина отца, хотел того Иосиф Виссарионович или нет, всегда прикрывала Василия от суровых житейских ветров. Я опасался: не станет отца, и свалит Василия первый же резкий сквозняк.
   Мы упоминали о том, какие надежды возлагал Иосиф Виссарионович на Светлану, как постепенно приучал ее к мысли об избранности, подогревал самолюбие, прививал властность, называя "хозяйкой", исполняя ее поручения, пожелания, даже прихоти. Старался закалить характер дочери, делился деловым опытом. Мечтал видеть ее у руля великого государства. Были же царицы в Грузии, были и в России, хотя бы Екатерина Вторая, – справлялись не хуже, а может, и лучше, чем некоторые венценосцы мужского пола. В детстве, в юности Светлана шла по пути, который наметил отец, охотно играла в предложенные им игры. Так было до начала войны. Потом Сталин уделял ей меньше внимания из-за нехватки времени, и еще потому, что сам уже поверил: Светлана способна стать его правопреемницей. Строил конкретные планы. Выйдет замуж за своего сверстника Юрия Жданова. Молодой человек серьезный, многообещающий, из хорошей семьи давнего друга Андрея Александровича Жданова. Переплетется грузинская ветвь с русской дворянской ветвью. Чем не пара! Окрепнут, расправят крылья и со временем будут править сообща.
   Есть любопытная фотография, сделанная на даче в 1936 году. На дощатой террасе, на фоне деревьев, сидят рядом Сталин и Жданов. Правее и левее их – Яков и Василий. А за спинами Иосифа Виссарионовича и Андрея Александровича стоит нарядная Светланка-Сетанка, положив обнаженные руки на их плечи, опираясь на них. "Два отца" – называл этот снимок Сталин.
   Упустил из вида Иосиф Виссарионович, что браки свершаются не на грешной земле, а в недоступной небесной выси. Сам-то он, если и бог, то земной, и даже не для всей земли, а лишь части ее. Достигла Светлана определенного возраста, и закипела в ней чрезмерная страсть, унаследованная от бабки и матери, болезненнообостренный женский потенциал возобладал над другими физическими и психическими особенностями организма, определил суть поведения. Сперва роман десятиклассницы с многоопытным Алексеем Каплером, кончившийся сталинской оплеухой и оттолкнувший отца от дочери. Потом замужество, неожиданное и неприятное для Сталина, когда в 1944 году Светлана сошлась с Григорием Морозом. И не только потому, что он еврей, способный перетянуть Светлану в антисталинский стан, но еще и потому, что вся порядочная молодежь была на фронте, защищала страну, а сынок завхоза Мороз сумел-таки определиться в студенты престижного вуза и "окопаться" в Москве. Иосиф Виссарионович ни разу не счел возможным лицезреть своего зятька. Нажима на молодую семью не оказывал, послав ее ко всем чертям, но был доволен, когда брак, продолжавшийся два года, развалился сам по себе.
   Затеплилась, возродилась давняя надежда: вышла все-таки Светлана за Юрия Андреевича Жданова, вернулась вроде бы на стезю, намеченную отцом. Родила дочь, названную Екатериной – в честь матери Сталина. Он, естественно, был доволен. Однако и этот брак, к глубокому огорчению Иосифа Виссарионовича, оказался очень коротким. Светлана по своей инициативе ушла от Ждановых. Избаловавшейся, капризной женщине, искавшей чувственных удовольствий и разнообразия, трудно было ужиться в крепкой семье с православными домостроевскими устоями. Да и муж не баловал, был, по ее мнению, слишком сух, всерьез занимаясь наукой, а не удовлетворением страстей. Сталин плюнул с досады, узнав об этом разрыве: "Вся в аллилуевскую бабку, интернациональную коллекцию собирает!" Он больше не доверял Светлане, родственные отношения истончились до крайности. Его можно понять. Плохо человеку, посвятившему себя важнейшей работе и не обретшему на старости лет надежного продолжателя своего дела. [Насчет "интернационального коллекционирования" Сталин как в воду смотрел. После его смерти Светлана некоторое время сожительствовала со своим родственником Вано Сванидзе. Затем уехала в Индию с Брадежем Сингхом, который был на два десятка лет старше ее. Потом родила дочь от американца в Соединенных Штатах. (Примеч. Н. Лукашова.)]
   Кого же числил Сталин после войны среди тех, кому можно было постепенно передать если не всю власть, то хотя бы основные ветви ее? Прежде всего, конечно, Андрея Александровича Жданова, выделявшегося среди других руководителей многими качествами: рассудительностью, эрудицией, самостоятельностью. После смерти Кирова долго стоял во главе всего северо-западного региона страны. Питер-Ленинград, как известно, слыл местом особо сложным, с сильной партийной организацией, с революционно-бунтарскими традициями. Многие жители России продолжали считать северную столицу главной, скептически относясь к московским властям. Сильна там была оппозиция, особенно троцкистская, ее так и не удалось искоренить до конца. Жданов даже в таких условиях справлялся с работой успешно, без резких перегибов, пользовался авторитетом, уважением, особенно после того, как вместе с питерцами перенес все беды военной блокады. Чрезмерного честолюбия не имел, к личной власти не рвался, в сговорах, в группировках вроде бериевского "триумвирата" никогда не участвовал, добросовестно проводил линию партии. В быту был чист, к наживе, к роскоши не стремился. Опыт имел большой. Вот и прочил его Иосиф Виссарионович вместо себя на пост Генерального секретаря партии. Жданов почти на двадцать лет моложе: хороший запас времени.
   Во втором эшелоне, в помощниках Жданову, в резерве, так сказать, виделся Сталину человек не очень известный в стране, но имевший крепкую деловую хватку, организаторские способности, к тому же давно и прочно сработавшийся с Андреем Александровичем Ждановым, – это Алексей Александрович Кузнецов, с 1938 года второй секретарь Ленинградского обкома и горкома партии, после войны, после отзыва Жданова в Москву, ставший в Питере первым, к тому же секретарь ЦК ВКП(б) и член ЦК ВКП(б). Такая вот связка.
   На посту высшего хозяйственного руководителя – председателем Совета Министров – Иосиф Виссарионович хотел бы видеть уже знакомого читателям Николая Алексеевича Вознесенского, председателя Госплана СССР, члена Политбюро ЦК ВКП(б) и прочая, и прочая... Всю войну занимался он вопросами производства вооружения и боеприпасов, в чем весьма преуспел при наших-то скромных возможностях. Затем – восстановление народного хозяйства, разрушенного войной, возрождение городов, заводов и фабрик. Вознесенскому, в частности, обязаны мы тем, что за очень короткий срок, за каких-то пять лет, не влезая в кабалу к иностранцам, промышленность наша поднялась на довоенный уровень – рост почти сказочный. Укрепила положение Вознесенского, как практика, так и теоретика, его книга "Военная экономика СССР в период Отечественной войны", вышедшая в 1947 году. Ее изучали. Сталин перечитал несколько раз. С основными положениями был согласен, однако ворчал: не преувеличивает ли автор свою роль, не слишком ли много берет на себя?! Ничего хорошего это не предвещало, при неблагоприятных условиях могло сыграть (и сыграло!) против нашего главного экономиста.
   Вот, собственно, вершина той пирамиды, на которую хотел бы опереться стареющий Сталин. И чем явственнее сие проявлялось, тем больше возрастало у определенных групп стремление подточить, разрушить, уничтожить всю эту пирамиду и особенно ее верхушку. Две основные силы были заинтересованы в этом. Империализм с его американо-сионистскими монополиями и те, кто давно уже стремился к укреплению своих позиций внутри страны, к самой высокой власти в стране: группа государственных и партийных деятелей, во главе которой стояли Берия и Каганович, то есть группа, выросшая из пресловутого "триумвирата", разрушенного, по не добитого Сталиным. Подпитывалась эта группа духом и идеями троцкизма, продолжавшими существовать и испускать ядовитую антирусскую, антисоциалистическую отраву.
   Интересы двух сил, зарубежных и внутренних, направленные против нашего Великого государства и против Сталина лично, – эти интересы объективно совпадали. Круши гиганта и господствуй на его обломках. Не случайно после смерти Сталина, после короткого правления Берии, его, Лаврентия Павловича, назовут "агентом империализма". Не совсем так, но особого преувеличения нет. Берию в прямые агенты не завербовывали, денег за службу Англии или, скажем, Израилю он не получал, но фактически во многом был согласен с замыслами и действиями наших зарубежных врагов, в чем-то содействовал им и пользовался поддержкой с их стороны. Такое совпадение интересов извне и внутри усиливало наших недругов, обогащая и разнообразя арсенал борьбы против Сталина и его сторонников, в конечном счете против нашего государства и народа. Это следует понимать.

   [+Здесь не возможно согласиться с Тайным Советником Вождя! Действия Берии отлично вписываются в версию того, что он глубоко законспирированный агент английских спецслужб с древнейших времен (с 1917-1919 годов). О связи с мировой закулисой смотри здесь, здесь, здесь, здесь и здесь. По поводу атомного оружия в руках Берии смотри здесь и здесь.
   Командование Группы советских войск в Германии сорвали в 1953 году планы мировой закулисы и ее агента Берии. Попытка государственного переворота в ГДР 17 июня 1953 года вынудила действовать военных. Командование Группы советских войск в Германии временно ввело военное положение в советском секторе Берлина и вновь вернуло в город войска, ушедшие оттуда только пару месяцев назад, чтобы исключить распространение массовых беспорядков по всей республике. Берия собирался в Восточной Германии ввести то, что в России в 1991 году ввёл Горбачев! «Фашистская операция, инспирированная Берией и его бандой» «в Германии летом 1953 года была тщательно заранее подготовлена и направлялась из одного центра» мировой закулисой[•][+][++][+++]. Об этом здесь.
   Разведка боем, которую провела мировая закулиса, пожертвовав своим наглеющим агентом Берия, дала блестящие и ОБНАДЕЖИВАЮЩИЕ результаты. Необходимо только вырастить своего Председателя КГБ (Андропова) и своего Генерального секретаря КПСС (Андропова и Горбачева), ну а все остальное уже по мелочи… Противникам разрушения СССР Берия (весна-лето 1953 года!!!) обещал: мы вас «арестуем и сгноим в лагерях, мы вас сотрём в порошок, в лагерную пыль вас превратим». Об этом здесь.
   «Инициированное Берией вытеснение РУССКИХ кадров из органов управления, вытеснение РУССКОГО языка из жизни союзных республик было направлено на развал СССР». «Курс на развал Советского Союза и предоставление союзным республикам независимости был для Л.П. Берии совершенно сознательным». Ибо такова была ВОЛЯ его хозяев, заставив его в 1953 году педалировать развал СССР, они проверяли эффективность национализма нацменшинств для развала СССР и сливали обнаглевшего своего агента! Об этом здесь. ]

   Знал ли Иосиф Виссарионович о планах группы Берии – Кагановича, о ее стремлении захватить власть, как только "хозяин" проявит слабость? Безусловно, знал. Тогда почему же не принял решительных мер? Ответить на этот вопрос не так-то просто, слишком много факторов воздействовало тогда на Иосифа Виссарионовича. Сам великий мастер борьбы за власть и за ее удержание, Сталин прекрасно понимал, что избежать интриг вокруг трона стареющего вождя невозможно. Не одни, так другие будут бороться. Пусть уж грызутся те, кого он знает, с чьими методами и способами знаком. Тем более Каганович, Берия, Маленков, Хрущев достаточно практичны, чтобы не выступить открыто против Сталина при его жизни – их мало кто поддержит. Драка за место на Олимпе и вокруг него обострится, когда трон опустеет. Ну и пусть пока интригуют, пусть тратят силы и выявляют себя – время терпит. Убрать со сцены игрунов, перемешать колоду карт – это, пожалуй, себе дороже. Останешься без опытных помощников, которые умеют проводить в жизнь идеи, устремления "хозяина". Ни к чему большой скандал в крепком и дружном на первый взгляд семействе: пошатнется авторитет партии, авторитет власти не только в глазах своего народа, но и за рубежом, возникнут ненужные сомнения.
   Главным же, думаю, была полная уверенность Сталина в том, что он в любой момент может пресечь все интриги. Власть его в стране была практически безгранична, он имел опору во всех слоях населения, особенно среди рабочих. Позаботился и о том, чтобы по вековому опыту Царей-Самодержцев создать прочный каркас, пронизывающий все государство, выполнявший такие же функции, какие при Царе выполняло дворянство. Это – новый многочисленный после войны офицерский корпус. Отобранные, надежно воспитанные люди. Выходцы из народа, прочно связанные с народом и влияющие на него, офицеры различных родов войск и служб превратились к тому же в хорошо обеспеченную касту с перспективой роста, с пожизненными привилегиями, с которыми, естественно, не хотели расставаться. Приличное денежное содержание, одежда, пайки. После увольнения пенсия, право на участок земли – иногда, в зависимости от звания, очень большой. И ведь заслужили: не жалко для героев-победителей, спасших страну и мир.
   Новое "военное дворянство" готово было в любой момент выступить на защиту той власти, которая щедро обеспечивала эту прослойку, тем паче на защиту вождя и полководца генералиссимуса Сталина, способна была смести любых его противников. "Стоит нам только пошевелить пальцем, – говорил он, – и все хитроумное сооружение рухнет, раздавит своей же тяжестью Лаврентия и его клевретов..." До какого-то срока это было действительно так. Однако мне начинало казаться, что Иосиф Виссарионович все же недооценивает своих противников, их возможностей, их коварства. Они настойчиво шли к своей цели (взять власть после Сталина), последовательно устраняя тех, кто мешал им или мог помешать. Вспомним хотя бы о том, как боролись они с маршалом Жуковым, с адмиралом Кузнецовым.
   Камнем преткновения на пути Кагановича – Берии был, безусловно, Жданов. Ну, кто таков Берия? Вроде бы теневой правитель, в руках его большие силы: внутренние войска, вся карательная система, секретная наука и промышленность, в том числе и новейшая, атомно-ракетная. Но все это под покровом строжайшей тайны мало кому известно. Для страны, для подавляющего большинства людей Берия – ирод, который в тюрьмы сажает и в ссылку отправляет: наказание Господне, коим впору детишек пугать. А Жданов – живая легенда, защитник Ленинграда, герой войны. Теперь он главный идеолог партии, возглавляет борьбу с низкопоклонством и космополитизмом. Известность – шире некуда. К тому же, напоминаю, особая опасность для Берии заключалась в стремлении Иосифа Виссарионовича соединить свою дочь с сыном Жданова, передать этой паре бразды правления, освященные сталинским авторитетом. Ну, с ними еще будет время управиться, а вот с самим Ждановым пора было кончать.
   В середине 1948 года Андрея Александровича Жданова не стало. Поползли слухи о том, что он либо отравлен, либо "залечен" врачами, что это месть иудеев убежденному антисионисту, организовавшему разгром космополитов в Ленинграде. Но как мог Иосиф Виссарионович упрекнуть Берию за смерть своего друга и последователя? Лишь в общих чертах: недоглядел, не уберег. "Сколько бездельников у тебя, Лаврентий! Куда смотрят! У нас лучшие люди гибнут, а они зря народный хлеб жрут!" Впрочем, Берия нашел возможность успокоить Сталина, убедив его в том, что Андрея Александровича постигла естественная кончина. Не выдержал организм, подорванный трудностями блокады.
   Жданов умер, однако осталась выросшая под его крылом группа сравнительно молодых, но уже достаточно опытных и авторитетных деятелей. Новая команда, способная в любое время занять важнейшие политико-хозяйственные вершины в стране, и не только занять, но и успешно работать. Это прежде всего Алексей Александрович Кузнецов, сменивший Жданова ни посту первого секретаря Ленинградского обкома и горкома партии, а затем ставший одним из секретарей ЦК ВКП(б) и членом Центрального Комитета. Готовый руководитель партии во всесоюзном масштабе. Человек, особо неприятный для Лаврентия Павловича, так как с 1946 года, являясь секретарем ЦК по кадрам, контролировал органы безопасности, слишком подробно осведомлен был об оттенках работы Берии и Абакумова.
   Вровень с Кузнецовым, даже помощнее его, член Политбюро ЦК Николай Алексеевич Вознесенский, теоретик и практик экономики, прошедший школу руководства Госпланом, прямой кандидат на должность председателя Совета министров СССР. Затем – действующий председатель Совмина РСФСР, член Оргбюро ЦК партии Михаил Иванович Родионов. Еще – первый секретарь партийной организации Ленинграда и области и тоже член Оргбюро ЦК Петр Сергеевич Попков. И многие другие товарищи отнюдь не из последней шеренги. Вкупе они являли собой быстро растущую стену на пути Берии к столь желанной ему высшей власти. Эту стену не обойти, не перепрыгнуть. Оставалось одно – разбить, развалить. Но она столь прочна, что самому не справиться, надо использовать и другие силы, не привлекая к собственной персоне внимания Сталина: тот уже понимал, куда метит Лаврентий Павлович, мог проявить недовольство.
   Прежде всего, Берия надавил на министра госбезопасности Абакумова. Зажрались, мол, твои ребята, успокоились, мышей не ловят, ни одной крупной акции не провели в последнее время. Может, всех врагов в стране выявили? Тогда зачем нам особые органы? Присмотрелись бы к Ленинграду. У Министерства внутренних дел есть подозрение, что недавний второй секретарь Ленинградского горкома партии, а ныне слушатель Академии общественных наук Капустин связан с английской разведкой. А шпионы, товарищ Абакумов, – это по твоей части. И вообще, в северной столице бардак и самоуправство. Без санкции Центрального Комитета готовят всесоюзную хозяйственную выставку. Иностранцы приедут. Это тоже по части госбезопасности – не прозевай.
   Виктор Семенович Абакумов уяснил главное: если не проявит активности, Берия со временем прижмет его к стене. Обвинит в потере бдительности, а то и в укрывательстве врагов. Предупреждали, дескать, тебя, а ты что? Почему не отреагировал? И, уяснив сие, Абакумов принялся "рыть землю рогами", не особенно разбираясь, кто прав, а кто виноват. Лишь бы добыть компромат.
   Иначе, более осторожно, побеседовал Лаврентий Павлович с членом Политбюро Георгием Максимилиановичем Маленковым – своим сторонником и приятелем. Знал, что толстощекий и толстозадый Маленков, соответствовавший внешним видом прилепившейся к нему кличке "Маланья", – человек очень осторожный, даже боязливый, уклоняющийся от риска. Как понудить его действовать на своей стороне? Намекнул, что в северной столице все заметней проявляется сепаратизм, Ленинградский областной и городской комитет партии противопоставляет себя Центральному Комитету. Как при Зиновьеве. Вынашивается идея создания компартии РСФСР с центром, конечно, все в том же Ленинграде. А ведь это раскол, подрыв влияния ЦК. И не мелкие сошки воду мутят, а сам первый секретарь Попков. В Москве его поддерживают Вознесенский, Родионов и Кузнецов – последний всему голова. Есть данные, что антипартийная группа контактирует с английской разведкой – этой версией занимается сейчас Абакумов.
   Георгий Максимилианович натиску не поддался, занял выжидательную позицию. "Маланья не мычит и не телится", – досадовал Лаврентий Павлович. А суть была в том, что Маленков еще недавно сам попадал в опалу в связи с так называемым "делом авиационных работников" и по "делу работников Госплана". Убедился: следствие могут начать, но могут и закрыть по указанию свыше, и неизвестно, кому больше достанется, фигурантам этих "дел" или тем, кто создавал оные. К тому же и Кузнецова рекомендовал в секретари ЦК Георгий Максимилианович – вместо себя, уходя на повышение. Если теперь сразу согласиться с тем, что Кузнецов враг, то как же будет выглядеть рекомендатель?
   Маленков оказался единственным членом Политбюро, выступившим против немедленного ареста Алексея Александровича Кузнецова. Вопрос не совсем, дескать, ясен, разобраться надо. Этим сразу воспользовался хитроумный Берия. Предложил направить Маленкова в северную столицу, чтобы довел до конца "Ленинградское дело". Георгий Максимилианович человек, дескать, принципиальный, к ленинградцам, как все видят, относится непредвзято, сможет разобраться объективно, по справедливости... Подбросил, значит, своему приятелю задачку с подготовленным решением. Когда Маленков прибыл в северную столицу, вина ленинградцев была уже доказана следствием. Получены соответствующие признания. И Политбюро осудило уже организаторов "вражеской антипартийной группы", санкционировав их арест. Оставалось только выявить и привлечь к ответственности всех сторонников Кузнецова и Попкова. Вот пусть Маленков и выявляет, и привлекает. Ему тернии, а Лаврентию Павловичу лавры. Ну, и повязаны они будут еще одной веревкой, надежней станет содружество.
   22 февраля 1949 года в Лепном зале Смольного открылся объединенный пленум Ленинградского обкома и горкома партии. В президиум тяжеловесно проследовал Маленков, сопровождаемый двумя охранявшими генералами. Председательствующий предоставил ему слово. Георгий Максимилианович зачитал принятое неделю назад постановление Политбюро об антипартийных действиях члена ЦК ВКП(б) Кузнецова и кандидатов в члены ЦК Родионова и Попкова. Довел до сведения и сошел с трибуны, ничего от себя не прибавив.
   Последовал скорый суд. Военная коллегия приговорила всех вышеназванных к расстрелу с конфискацией имущества. Такая же участь постигла еще троих: Капустина, Лазутина и, увы, Вознесенского, который тоже проходил по "Ленинградскому делу". Остальные участники "антипартийной банды" получили разные сроки. Таковых оказалось около пятисот человек.
   Как ни странно, отправить в небытие нашего замечательного экономиста, организатора промышленности Николая Алексеевича Вознесенского, столь авторитетного в глазах Сталина, оказалось не очень сложно. Отдадим должное изворотливости и ловкости Лаврентия Павловича. Сам он ни словом не обмолвился противу Вознесенского, даже похваливал. Но не по его ли наущению секретарь Сталина Поскребышев, досконально знавший все оттенки состояния Иосифа Виссарионовича, выбирал самые "удобные" моменты, чтобы сообщать о недовольстве Вознесенского тем, что Сталин якобы использует идеи из его трудов, не ссылаясь на настоящего автора. Знал Поскребышев, как уязвить самолюбие Сталина, ударить по больному месту, вызвать раздражение. Вознесенского, короче говоря, Иосиф Виссарионович не защитил.
   Почему я до сих пор умалчиваю о человеке, которого и у нас, и за рубежом считали вторым в государстве, почти несомненным преемником Сталина, – о Вячеславе Михайловиче Молотове? Соратник Ленина, друг Иосифа Виссарионовича, проработавший на высших постах (председатель СНК, нарком иностранных дел, заместитель Верховного главнокомандующего в Государственном комитете обороны, член Политбюро), – ему и карты в руки. В узком кругу, подчеркивая особую близость со Сталиным, Вячеслава Михайловича называли "друг Вече" или еще прямолинейней – Молотошвили. Все так: и мировая известность, и расположение Сталина, но... Иосиф Виссарионович считал, что Молотов проявляет свои способности именно на второй роли, а первой скрипкой быть не может. Вернее, может, но не очень. Мягковат, дипломатичен, медлит с принятием важных срочных решений. Это мнение Сталина было известно Берии. И хотя Молотов оставался его соперником (мало ли как повернутся события), однако первостепенной опасности не представлял. Но некоторые меры против Молотова Лаврентий Павлович все же принял – об этом скажу к месту.
   Так анализировал я для себя обстановку, обдумывая, когда познакомить Сталина с письмом о безобразиях растлителя Берии. На какую чашу весов оно ляжет: пользу принесет или вред?!
   Иосиф Виссарионович понимал, конечно, что юбилей любого высокопоставленного руководителя – хорошая возможность для людей, оного руководителя уважающих и любящих, не стесняясь, не опасаясь упреков в подхалимстве, проявить свои чувства. Но еще больше возможностей такой повод представляет карьеристам, лизоблюдам и прочей дряни продемонстрировать свою прямо-таки несусветную преданность, замаскировать показухой истинное отношение и намерения. "Группа товарищей", среди которых значились Каганович, Маленков, предположительно Микоян и другие деятели, повела разговоры о том, что следовало бы переименовать Тбилиси в город Сталин. Это была бы большая честь для грузин. Дошло до Иосифа Виссарионовича. Он отреагировал равнодушно: "Не надо. Будет, наоборот, обидно для моих земляков". Потом, когда ехал в машине со мной и Власиком, усмехнулся скептически: "Теряют чувство реальности... Политический нюх притупился". – "А может, наоборот, обострился?" – предположил я.
   Дальше всех продвинулся Берия, явно намеревавшийся в индивидуальном порядке перещеголять всех других. По его инициативе был подготовлен проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о переименовании аж самой Москвы. Столица мира должна, дескать, носить имя величайшего из великих. Надеялся ли Лаврентий Павлович на успех или нет – это не имело значения: выдвигая свое предложение, он не терял ничего, а приобрести кое-что мог. Старательность его, безусловно, станет известна Иосифу Виссарионовичу. Хотя бы потому, что для принятия подобного указа председатель Президиума Верховного Совета Николай Михайлович Шверник обязательно должен согласовать его в Бюро Президиума ЦК, то есть с тем же Сталиным.
   А такая инициатива, надо понимать, не обязательно наказуема. Лаврентий Павлович мог даже проявить характер, повозражать Иосифу Виссарионовичу, упрекая его в чрезмерной скромности, в недооценке великой исторической роли. Ну и вышло так, или почти так. Ознакомившись с проектом, Сталин спросил:
   – Твоя работа?
   – Это выражение народного мнения.
   – Значит ты, Лаврентий, выражаешь мнение широких масс. Не будем уточнять сейчас, кто дал тебе такие полномочия. Лучше скажи: кому мы, по воле народа, поставили недавно хороший памятник напротив Моссовета?
   – Юрию Долгорукому, основателю...
   – Тогда почему бы нам не переименовать Москву в город Долгорукий? Не торопись с ответом, – Иосиф Виссарионович жестом остановил собеседника. – Потому, Лаврентий, что тебе от этого нет никакой выгоды.
   – Но...
   – Помолчи и послушай. Москва – это символ, это объединяющий центр, вокруг которого сплотились народы нашей страны. Название ее неизменно и бессмертно, как бессмертен сам город. Не как мы с тобой... Что-нибудь одно, Лаврентий: или ты недооцениваешь значение Москвы, или опять, как с прыганьем в пустой бассейн, сознательно хочешь скомпрометировать товарища Сталина и ту идею, которой мы служим.
   – Хотел сделать полезное и приятное... А массы поддержат.
   – Люди могут смолчать, но наш авторитет будет подмочен. Изрядно подмочен. Ми-и никогда не допустим таких глупостей.
   тказ прозвучал, но Берия остался доволен: еще раз продемонстрировал всем свою преданность вождю и заботу о его возвеличивании. Сумел использовать юбилей.
   На торжественном заседании в Большом театре в честь семидесятилетия случилась неприятность, испортившая Иосифу Виссарионовичу настроение. Все было хорошо, празднично: букеты, улыбки, музыка. Руководители партии и правительства, наши и иностранные гости степенно и чинно занимали места в президиуме. Иосиф Виссарионович оглядел сцену и вдруг нахмурился. Недоумение промелькнуло на лице. Шевельнул пальцами правой руки – призывающий жест. Из-за кулис появился Власик, склонившись к уху Сталина что-то произнес. Иосиф Виссарионович встал и ушел со сцены. Зал замер в тревожном ожидании. Через несколько минут Сталин вернулся и все облегченно вздохнули. Торжество продолжалось по программе.
   А случилось вот что. За столом президиума не оказалось одного из самых надежных соратников вождя – Андрея Андреевича Андреева, место которого было возле Иосифа Виссарионовича. В отличие от других присутствующих, Сталин сразу заметил это и выяснил причину. Оказалось, что у Андрея Андреевича приступ – спазм сосудов головного мозга, он потерял сознание. На Сталина это подействовало угнетающе: почему приступ случился именно сейчас, в торжественный момент? Андрей Андреевич на полтора десятка лет моложе, на здоровье, кроме слуха, не жаловался. Опять чьи-то происки: не могут ударить непосредственно по Сталину, но выбивают его друзей?!
   Покинул Большой театр до окончания концерта. Проходя через фойе, увидел свой бюст на красивой подставке, обрамленный цветами. Проворчал: "Этот здесь, а кого нужно не привезли".
   Увы, даже не гнев, а старческое брюзжание, лишенное логики.
   Вскорости, когда не стало Иосифа Виссарионовича, обнаружился среди его бумаг лист со стихотворением, написанным по-грузински, и тут же перевод. Последнее четверостишие было помечено красным карандашом. Острый сталинский почерк: "Это любимая песня царя Георгия Лаши".

И жизнь, как птица, улетит,
Ища далеких теплых стран,
А там, где прежде жили мы,
Из пепла вырастет бурьян.

   Задумывался, значит, о вечном.