"Тайный советник вождя" – книга-сенсация. Это роман-исповедь человека (реального, а не выдуманного), который многие годы работал бок о бок с И.В. Сталиным, много видел, много знал и долго молчал. И, наконец, с помощью В. Успенского, заговорил – о своем начальнике, его окружении, о стране. Честно рассказывает – без прикрас, но и без очернительства. В книге масса интереснейшей информации, имеющей огромную познавательную ценность. Особенно в наши дни – дни невежества, безверия и трусости, когда уже десять лет враги и предатели пытаются уничтожить наше Отечество, становлению и величию которого Сталин отдал всю свою жизнь. Сейчас мало кому известно, что когда он умер, после него не осталось ни дач в СССР, ни вилл за границей. Ни коллекций автомобилей, ни акций, ни просто даже приличных денег. Только пара стоптанных сапог и заношенный френч... Том 1 (Части 1-7), Том 2 (Части 8-15) Москва – Санкт-Петербург, 2004.

С Т А Л И Н Иосиф Виссарионович Верховный главнокомандующий Красной Армии – Советской Армии – победительницы фашисткой Германии Слуги мировой закулисы ненавидят Сталина за то, что он возродил русский национализм Исполнителей ритуального убийства Императора Николая Второго Сталин методично уничтожил чтобы получить больший размер – нужно кликнуть мышью

   Том 1 ЧАСТЬ ПЯТАЯ: Глава 1 (стр. 740), Глава 2 (стр. 747), Глава 3 (стр. 753-760).

За 01.06.2010. В мае 1899 г. знаменитый архимандрит Иерон Васильев, настоятель Ново-Афонского монастыря семинаристу Иосифу Джугашвили: «Грядет царство «зверя» на Россию. Жиды будут уничтожать Русский Народ, а ты будешь уничтожать их! Иди! Игумен Иерон благословил Иосифа иконой «Избавительница», главной Святыней монастыря. Наверно не случайно на Новом Афоне была южная дача Сталина. Чем иосиф Сталин заслужил ВЕЧНУЮ память Русского Народа? Об этом здесь.

За 19.12.2015. Кто НЕ ИСПОЛЬЗУЕТ самый надёжный КРИТЕРИЙ истины: по плодам их узна́ете их, тот найти Истину НЕ МОЖЕТ и ПРАВОславным НЕ ЯВЛЯЕТСЯ. Человек ОБРЕЧЁН сделать ОШИБОЧНОЕ заключение при попытки оценить деятельность Сталина, Путина..., если он не имеет СТРАХА Божьего и у него ОТСУТСТВУЕТ Разум Христов. Именно поэтому огромная масса "православных" ВМЕСТЕ со слугами САТАНЫ люто НЕНАВИДЯТ И.В. Сталина и готовят себе ТЁПЛЕНЬКИЕ местечки в глубинах ада! Они САМИ себя туда определят на Страшном Суде (так определит ИХ совесть, чтобы УДОВЛЕТВОРИТЬ Правосудию Божьему), а Господь Бог это определение ИХ совести только УТВЕРДИТ! Об этом здесь.

За 16.12.2015. 3 марта 1953 г. И.В.Сталин был РИТУАЛЬНО убит в Кремле – заколот кинжалами, казнь осуществляли десять членов секты в черной одежде, согласно Хазарскому ритуалу и каббалистической молитве на смерть. Днем позже на Ближней даче был отравлен двойник И.В.Сталина. Злодеяние было совершенно не только с соблюдением всех ритуальных каббалистических заклинаний, но и в «веселый» еврейский праздник Пурим. После похорон двойника И.В.Сталина, тело настоящего И.В.Сталина было сожжено, а прах выпит с вином. Именно так поступили с телом Государя Императора Николая II, который тоже был заколот кинжалами, а ритуальную надпись на стене Ипатьевского дома оставил не кто – нибудь, а Любавичский Ребе И.Шнеерсон. Об этом здесь. Сообщение о ритуальном убийстве Берии явно ЛОЖНОЕ (смотри материалы в ЧАСТИ ПЯТНАДЦАТОЙ главы: 15-16, 18-25, 27-32 и здесь).

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Глава 1

   Последний мирный вечер в Москве был теплым, празднично-шумным, веселым. Много нарядных людей на улицах, много улыбок, цветов. В средних школах – выпускные балы. Из распахнутых окон школьных зданий лилась музыка, любимые мною вальсы. Часов в девять над центром города прошёл освежающий дождь, потом вновь выглянуло из-за облаков солнце. Дневная духота сменилась приятной прохладой. На горизонте громоздились причудливые грозно-темные тучи.
   Все это я видел, пока ехал в машине из городской квартиры на Кунцевскую дачу Иосифа Виссарионовича. Для чего? Для того, чтобы по субботнему обыкновению помыться в баньке: к этому удовольствию Сталин пристрастился еще в сибирской ссылке. После жгучего мороза или пронизывающей северной сырости очень полезно было прокалиться сухим паром, похлестаться пахучим берёзовым веником, выгнать из всех мышц и костей ломоту и простуду, словно бы очиститься, помолодеть. Особенно хорошо натапливала когда-то баньку, умела поддать жару (иной раз даже не водой, а квасом плеская на раскаленные камни) та женщина, у которой родился в ссылке внебрачный сын Иосифа Виссарионовича. Так что и воспоминания у него были приятные.
   Банька, построенная по указанию Сталина в «Блинах», была проста и напоминала обычную сибирскую, крестьянскую. Бревенчатые стены, оконце, полок… С расчетом на четыре-пять человек. А пользовались только мы двое, да ещё допускался иногда Николай Власик, дабы потереть спины: под его непосредственным доглядом баньку убирали, обихаживали, топили. Пытался распространить своё «покровительство» на баньку некто Паукер, ведавший при Ягоде охраной членов Политбюро, однако, это ему не удалось; свидетелями интимной жизни становились лишь люди самые НАДЁЖНЫЕ, прошедшие испытания временем и событиями.
   К концу тридцатых годов наши субботние омовения стали традиционными. Осенью и зимой – каждую неделю. Летом – пореже. Иосиф Виссарионович расслаблялся, отдыхал от тяжкого груза размышлений, решений. Основательно попарившись, мы с ним, взяв бутылку коньяка, в тулупах и валенках выходили на террасу дачного дома посидеть в креслах, подышать чистым морозным воздухом. Летом ограничивались бутылкой сухого на той же террасе, в ночной тишине. На Сталина это действовало очень благотворно. Он потом крепко и долго спал, на следующий день чувствовал себя бодрым, полным сил. С каждым годом подобная разрядка была Сталину всё нужней, ведь ему шёл седьмой десяток. Внешне он мало менялся. Смуглое, мускулистое тело – могли бы позавидовать и некие сорокалетние граждане. Цепкая память, страсть и неутомимость в работе.
   Но я-то видел, как поседела и поредела его недавно еще густая шевелюра: особенно быстро редели волосы у затылка, там уже просвечивала лысина. Валкой, замедленной, грузноватой стала походка. В общем, для своего возраста он был вполне в форме. Соответствовал. Я несколько раз говорил об этом Иосифу Виссарионовичу, доставляя ему тем самым успокаивающее удовлетворение.
   В тот вечер, а точнее в ту ночь, Сталин приехал из Кремля в «Блины» позже обычного. Был утомлен, молчалив. Парился без удовольствия, вроде бы по обязанности. Потом, спустя время, я попытался восстановить подробности, но вспомнилось немногое. Обычно, моясь, мы не говорили о делах, отдыхали, а на этот раз Иосиф Виссарионович не мог, видимо, отключиться от забот, если не прямо, то косвенно возвращался к ним. В стороне Филевского парка, помнится, раздался гул авиационных моторов. Власик приоткрыл дверь, убедился, что это самолеты, и принялся рассказывать о том, что для самолетов, направляющихся из Москвы на запад или наоборот, с запада к столице, отличным ориентиром и днем и ночью служит Москва-река. Летчики «выходят» к реке возле Можайска, и она надёжно выводит их хоть в Тушино, хоть на Центральный аэродром, хоть к самому центру столицы.
   – Откуда тебе все это известно? – недовольным голосом спросил Сталин.
   – Я же недавно из Минска на военной машине летел… Все летчики знают…
   – И не только наши, – добавил я. – В немецких авиационных штабах есть специальная карта, на которую нанесены целесообразные маршруты полетов. В мировом масштабе. В том числе и над нашей территорией. Варшава, Минск, Смоленск, Можайск – вдоль железной дороги. Но ближе к Москве сеть дорог становится гуще, можно запутаться. А Москва-река только одна. Маршрут – над ней, над нами, вплоть до Кремля.
   – Не беспокойтесь, Николай Алексеевич, – саркастически усмехнулся Сталин. – Вражеская авиация не застанет нас голыми. Днём я звонил товарищу Тюленеву [Генерал армии И.В. Тюленев командовал в ту пору Московским военным округом. (Примеч. Н. Лукашова.)] и потребовал ПОВЫСИТЬ готовность противовоздушной обороны. Так что мойтесь спокойно!
   – Спасибо за заботу, – в таком же тоне ответил я. А Власик хоть и промолчал, но всем видом показывал, насколько он восхищен подобной предусмотрительностью нашего вождя.
   И ещё. Может, по натуре не переносил Власик долгого молчания, а может, обязанностью своей считал развлекать Сталина, да и меня, особенно на отдыхе, во всяком случае, говорил много, стараясь попасть под настроение: то анекдот выложит, то преподнесёт какой-нибудь занимательный случай. Не сумев, видимо, определить настроение Сталина, он повел речь о самом, на его взгляд, обычном и безобидном: о полях и лесах. Был он, дескать, на Дальней даче, был в Горках Вторых и в Знаменском: зелень там везде так и прёт. Рожь поднялась дружная. Трава на лугах такая высокая и густая, что коса вязнет. Только убирай, только прячь лето в стога, но не успевают сельские труженики. Жаль, если добро пропадёт: ведь хорошее сено своего времени требует.
   – Они и НЕ МОГУТ успеть! – Сталин произнёс это настолько резко и раздраженно, что Власик умолк, недоумевая, какую промашку допустил. А Иосиф Виссарионович, ожесточенно похлестав веником спину, повернулся ко мне: – Вот вам первая ласточка. Думаю, мы ещё не раз почувствуем НЕХВАТКУ рабочих рук, особенно в сельском хозяйстве…
   Иосиф Виссарионович имел, конечно, в виду те настоятельные предложения усилить наши войска, с которыми к нему несколько раз обращались военные руководители. В мире шла война, обстановка на наших границах была сложной, поэтому и Генеральный штаб, и Наркомат обороны, и Наркомат Военно-Морского Флота единодушно просили призвать на службу часть резервистов. Я считал это правильным. Однако Сталин довольно долго колебался, размышлял. С одной стороны, опасался ОСЛАБИТЬ наше быстро развившееся народное хозяйство, с другой – тревожился: а как отреагируют немцы и японцы?! В конце концов доводы военных руководителей склонили на свою сторону чашу весов. Мобилизации у нас не было, но призыв резервистов мы осуществили: не сразу, а частями, в различных районах страны. Людям объясняли: для проведения весенне-летних учений. Не знаю, заметили это немцы или нет, во всяком случае, никаких претензий они нам не предъявляли. А мы направили в войска ни много ни мало, а восемьсот тысяч приписников и продолжали призывать их, так что число мобилизованных начинало приближаться к миллиону. Это позволило нам пополнить до штата девятнадцать приграничных дивизий, начать развертывание нескольких армий в глубинных округах страны и даже постепенное передвижение армий на запад.
   Военные руководители были довольны, а Иосиф Виссарионович нервничал. Он был убежден, что "большая война" начнётся НЕ РАНЬШЕ следующего года, а преждевременное увеличение наших войск может лишь обострить политическую и военную ситуацию. Ну и промышленность, и особенно сельское хозяйство, действительно ЛИШАЛИСЬ многих, причем самых сильных рабочих рук.
   – Из двух зол всегда приходится выбирать наименьшее, – напомнил я.
   Сталин промолчал, не желая, вероятно, продолжать трудный разговор. Однако пауза длилась недолго: Власик твёрдо знал свои обязанности банного развлекателя. Хитрованный человек, он всегда находил, что сказать, даже если совсем не о чем было говорить. Имел в запасе несколько вариантов. Он знал, что Сталину интересна любая новая информация, что центральные утренние газеты Иосиф Виссарионович обязательно просматривает, а вот до ведомственных газет, до "Вечерней Москвы" у него руки не доходят. И когда возникали «пустоты», Власик принимался рассказывать, что, например, сегодня напечатано в «Вечерке». Вот, мол, начался массовый завоз овощей в столицу, и народ доволен. Вышли два больших тома, посвященных жизни и творчеству Лермонтова. Завтра, в воскресный день, намечено много развлечений – гуляй в свое удовольствие! Выступает в парке Леонид Утесов; на ипподроме – рысистые бега, труппа Большого театра дает "Ромео и Джульетту"… Народный артист Москвин сфотографирован и пропечатан в газете: ловит рыбу в Москве-реке и призывает горожан выехать на природу, потому что день ожидается жаркий. Но многие, наверно, отправятся на открытие водного стадиона «Динамо», куда только что завезён песок, или на станцию Планерная, где будут соревнования мотоспортсменов.
   – Это нужно и полезно, – ворчливо, но уже без раздражения произнёс Сталин. – Народ хорошо поработал всю неделю, пусть набирается сил… А товарищ Москвин, значит, рыбу ловит? Я не знал, что он рыбак…
   Всё же банька и в этот раз расслабляюще, успокаивающе подействовала на Иосифа Виссарионовича. Он повеселел, покряхтывал удовлетворенно, когда Власик поддавал пару. Потом спросил, не буду ли я возражать, если мы выпьем вина прямо здесь, в раздевалке, ему нынче хотелось бы сразу лечь спать. Предложение было принято, и Власик быстро «организовал» всё, что требовалось.
   Иосиф Виссарионович остался отдыхать в «Блинах», а я поехал на московскую квартиру. Солнце ещё не взошло, но самая короткая ночь в году она ведь такая светлая! В городе всё ещё звучала музыка из распахнутых школьных окон. Завершались балы, молодые люди высыпали на улицу, радуясь яркой заре, предвещавшей новую интересную жизнь. Особенно выделялись девушки в светлых платьях. Многие танцевали. Издали казалось – кружатся, порхают белые бабочки. И думал я: скоро уж наступит время, когда среди счастливых выпускниц окажется и моя дочь. И Светлана Сталина. Что их ждёт впереди?
   С такой мыслью я и заснул. Впрочем, заснул ли? Показалось – только успел задремать, как раздался резкий звонок телефона, стоявшего у изголовья. Этот телефон давно не звонил среди ночи, и я понял: случилось нечто из ряда вон выходящее. И голос я не сразу узнал:
   – Николай Алексеевич? Извините, что в столь неурочное время…
   – Да уж, – проворчал я.
   – Говорит адмирал Кузнецов [Н.Г. Кузнецов был в то время народным комиссаром Военно-морского Флота СССР. (Примеч. Н. Лукашова.)]. Чрезвычайная новость. Немецкая авиация ПЫТАЛАСЬ бомбить Севастополь. Налеты авиации произведены на другие наши базы на Черном море и на Балтике.
   – Провокация? – Сон как рукой сняло!
   – Считаю, что это широкомасштабная организованная акция. Это ВОЙНА, Николай Алексеевич! Приказ о военных действиях мною отдан. Не могу дозвониться до товарища Сталина. Его не хотят будить.
   – С кем вы связывались?
   – С товарищем Маленковым. Он считает меня сумасшедшим и сейчас проверяет сведения. А время не ждёт. Надо докладывать.
   – А Тимошенко?
   – У него ещё нет ясности. Он и Жуков говорят с округами по ВЧ.
   – Хорошо. Попытаюсь дозвониться.
   Положив трубку, я несколько минут сидел на кровати, охватив руками голову. Откуда-то доносились звуки вальса, мешавшие сосредоточиться. Я был в полной растерянности. Разговор с Кузнецовым представлялся каким-то кошмаром… А может, и действительно все это пригрезилось мне? Или Кузнецов сошел с ума? Это бывает: люди не выдерживают напряжения, ответственности…
   Связываться с Маленковым или Поскребышевым? Звонить дежурному генералу, потребовать, чтобы разбудил Сталина?.. А вдруг ничего нет, и я окажусь в глупейшем положении… Нет, надо ехать в Наркомат ВМФ, к Кузнецову, самому убедиться. Там рядом, через улицу, и Наркомат обороны.
   Вызвал дежурную машину и начал поспешно одеваться. Натягивал сапоги, когда в утренней тишине снова резко ударил телефонный звонок.
   – Лукашов. Слушаю.
   – Как же так? Николай Алексеевич, что же это такое? – Говорил Сталин. Даже не говорил, нет: это были испуганные, УДИВЛЁННЫЕ восклицания совершенно ПОТРЯСЁННОГО человека. Острую жалость почувствовал я. Усталый пожилой руководитель только лег, предвкушая сон, и вдруг его будят, сообщают страшную новость. Для меня она тяжелая, а каково же ему, несущему на себе бремя ответственности за всё?! Его окружают столь же пораженные новостью люди, ждущие его указаний, привыкшие выполнять его волю, а ему сейчас требовалось прежде всего дружеское участие, нравственная поддержка.
   – Дорогой Иосиф Виссарионович, – я старался говорить обычным тоном, даже спокойнее и бодрей, чем всегда. – Случилось то, что не раз уже бывало в истории. Вероятно, совершено РАЗБОЙНИЧЬЕ нападение. Скоро выяснятся масштабы и будет ясно, какие контрмеры надо принять.
   – Немецкие генералы так распоясались…
   – Нет, Иосиф Виссарионович, дисциплинированные немецкие генералы сами никогда не решатся на конфликты, не пошлют авиацию бомбить наши города. Это политическое решение.
   – Но Гитлер не может, не должен… Он не предупредил меня! Он заверял…
   – В своё время Наполеон тоже двинул на нас войска, не предупредив о начале войны. А тогда более рыцарскими были нравы.
   – Значит, война?
   – Вполне ВОЗМОЖНО. Надо скорее выяснить обстановку. Что сообщает германское посольство?
   – Пока ничего. Вече [Вече – Вячеслав Михайлович Молотов. (Примеч. И. Лукашова.)] пытается установить связь с графом Шуленбургом [Германский посол граф фон Шуленбург в то утро был принят В.М. Молотовым и официально сообщил о том, что Германия объявила Советскому Союзу войну. (Примеч. Н. Лукашова.)]. Может, ещё обойдется. – В голосе Сталина звучала надежда. Может, удастся уладить конфликт. Хотя, конечно…
   – Готовиться надо к худшему, – понял я. – Сейчас выезжаю к адмиралу Кузнецову, он звонил. И в Генштаб.
   – Поезжайте, – одобрил Иосиф Виссарионович. – От Кузнецова поступают достоверные сведения. А от этих двух (я сообразил: от Тимошенко и Жукова) ничего не добьёшься. Немцы бомбят города – вот и всё, что они знают.
   Сталин повесил трубку. Я спустился к подъехавшей машине. Шофер спокойно позевывал и был удивлен тем, что я попросил его ехать быстрее. На улицах всё ещё встречались нарядные школьники-выпускники, в Москве продолжался праздник.

Глава 2

Благоверный Правитель Иосиф Сталин Слуги мировой закулисы ненавидят Сталина за то, что он возродил русский национализм Сталин методично уничтожил исполнителей ритуального убийства Императора Николая Второго О Сталине смотри Сборник чтобы получить больший размер (здесь), тропарь, кондак и молитву – нужно кликнуть мышью

   В Наркомате обороны в тот утренний час – нервозность и суетливость. Подкатывали автомашины, доставлявшие с квартир и дач ошеломленных, сдернутых с постелей людей. В коридорах, в кабинетах их встречали те, кто извелся за ночь от напряженного и безрезультатного бдения. В холле, буквально на выходе, увидел я бритоголового, голенастого, шагавшего, как журавль, Тимошенко и плотного, осанистого, словно бы из металла отлитого, Жукова: они торопились в Кремль. (Тогда у Генерального штаба, возглавляемого Жуковым, не было своего помещения. Генштаб теснился под одной крышей с Наркоматом обороны.)
   По своему положению, я имел дело лишь с ограниченным кругом людей, которые давали мне необходимую информацию. В особых, экстремальных случаях мог использовать и другие, весьма широкие полномочия. Однако для разговора с первым заместителем начальника Генштаба Николаем Федоровичем Ватутиным никаких полномочий не требовалось. Мы общались постоянно и хорошо знали друг друга. Я с удовлетворением отметил, что Ватутин не утратил самообладания, был, наверно, одним из немногих, кто в те тревожные, сумбурные часы сохранил светлую голову, способность рассуждать спокойно и здраво. Он уже завёл для себя особую карту, на которой появились первые пометки. Мы с ним констатировали бесспорные факты.
   Первое. Без объявления войны, внезапно, противник нанёс бомбардировочной авиацией массированные удары по ряду городов, по железнодорожным узлам в Прибалтике, в Белоруссии и на Украине.
   А также (в первую очередь) по военно-морским базам на Балтике и на Черном море.
   Второе. Одновременно с нанесением бомбовых ударов (примерно в 3-4 часа) сухопутные войска противника перешли в наступление вдоль ВСЕЙ нашей западной границы, за исключением участка Ленинградского военного округа. Достоверных сведений о развитии приграничных боев пока нет.
   Несколько ранее, обеспокоенные сообщениями перебежчиков, разведывательными полетами немецких самолетов, сосредоточением фашистских войск у самой нашей границы и целым рядом других тревожных сведений, нарком обороны и начальник Генштаба подготовили срочную директиву военным советам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов. Директива была согласована с И.В. Сталиным. В ней говорилось о ВОЗМОЖНОМ нападении немцев 22 или 23 июня. Задача наших войск – НЕ ПОДДАВАТЬСЯ ни на какие провокационные действия, могущие вызвать КРУПНЫЕ осложнения. В то же время войскам быть в ПОЛНОЙ готовности, ВСТРЕТИТЬ внезапный удар немцев или их союзников. Было приказано ЗАНЯТЬ(!!!) огневые точки укрепленных районов на границе, РАССРЕДОТОЧИТЬ авиацию по полевым аэродромам, тщательно замаскировав её, привести в БОЕВУЮ готовность противовоздушную оборону. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
   Эта директива, подписанная Тимошенко и Жуковым, была дана в округа в 00.30 минут 22 июня. Я подумал: пока с этой директивой разберутся (в воскресную-то ночь) в военных советах округов, пока выработают и спустят соответствующие распоряжения в штабы армий, затем корпусов, дивизий, полков – сколько же времени пролетит, пока директива дойдёт до непосредственных исполнителей? К полудню дошла бы!+ [Обратим внимание на МАЛЕНЬКУЮ деталь: ВАЖНЕЙШАЯ директива согласованная с И.В. Сталиным (очевидно в 22.20 21 июня, а то и РАНЬШЕ), отправлена в округа только через 2 часа (в 00.30). А Павлов ДОЛЖЕН был получить уже в театре ПРИКАЗ привести войска в ПОЛНУЮ боевую готовность!!! Имеет под собой ОСНОВАНИЕ утверждение: Тайна 22 июня: второй эшелон заговора Тухачевского[+]. Как бы делают ЧТО-ТО Тимошенко и Жуков, но как беременные-УМИРАЮЩИЕ тараканы – М-Е-Д-Л-Е-Н-Н-О, а значит ЗАВЕДОМО несвоевременно!!! У Наркома Военно-морского Флота СССР Кузнецова ВСЁ не так!!![+][++]]

   +В ночь с 21 на 22 июня Тимошенко и Жуков несколько раз звонили и Минск, расспрашивали командующего Белорусским военным округом генерала Павлова об обстановке, давали указания по развертыванию войск. Считали, что эти важные деловые разговоры Павлов ведёт из своего служебного кабинета, а он находился не на своём посту, не на командном пункте, а в окружном Доме Красной Армии. Всё командование округа: сам Павлов с супругой, начальник штаба генерал Климовских, член военного совета дивизионный комиссар Фоминых, начальник связи генерал Григорьев, начальник политуправления Лестев и другие ответственные лица НАСЛАЖДАЛИСЬ мольеровским «Тартюфом» в исполнении приехавших на гастроли артистов МХАТа. Телефон ВЧ, связывавший с Москвой, был установлен прямо в ДКА, где после спектакля состоялся ужин-банкет, официально завершившийся к часу ночи, то есть незадолго до того времени, когда на границе громыхнули орудийные залпы и в небе над Минском появились вражеские эскадрильи… По решению Тимошенко и Мехлиса, которых Сталин послал исправлять положение на Западном фронте, генералы Павлов, Климовских, Григорьев и другие военачальники были арестованы, а затем судимы и расстреляны. (Примеч. Н. Лукашова).

   Далее. В 7 часов 15 минут, когда уже НЕ ОСТАЛОСЬ сомнений, что война началась, в округа была передана ВТОРАЯ директива – на этот раз более решительная и твердая. Войскам приграничных округов предписывалось ВСЕМИ силами и средствами ОБРУШИТЬСЯ на прорвавшиеся части противника и УНИЧТОЖАТЬ их. То есть не обороняться, а НАНЕСТИ контрудары.
   Увы, через некоторое время выяснилось, что эта директива дошла только до штабов округов и штабов некоторых армий. Но у них не оказалось связи с войсками. Радиостанций было очень мало, а проводную связь во многих местах порвали немецкие диверсанты и парашютисты. Они же перехватывали и делегатов связи, направлявшихся в дивизии, в полки, в батальоны с устными или письменными приказами. Не получив никаких распоряжений, командиры на местах просто не знали, что делать, многие НЕ РЕШАЛИСЬ даже открывать огонь по наступающим немцам. А мы в Москве тешили себя мыслью о том, что в бой вступают наши регулярные части, что противник получит должный отпор.
   Такая уверенность особенно окрепла во мне, когда побывал в Наркомате Военно-Морского Флота. Это рядом, через улицу. Там, в отличие от Наркомата обороны, не было НИКАКОЙ суеты и НЕРАЗБЕРИХИ. Напряженная, но вполне деловая обстановка. Тон задавал сам морской нарком Николай Герасимович Кузнецов. Прямо скажу, очень нравился мне этот рослый, крепкого телосложения северянин, невозмутимый и сдержанный, с крупными чертами лица, которое могло быть суровым, но никогда не было злым. Импонировала его интеллигентность, стремление не рубить с плеча, разобраться в любом деле. И ещё – его самостоятельность, СПОСОБНОСТЬ брать на себя ПОЛНУЮ ответственность за СВОЮ работу, что, кстати, ОЧЕНЬ ценил в людях Иосиф Виссарионович. [Вам понятно, чем отличался Н.Г. Кузнецов от Тимошенко и Жукова, правильно: «самостоятельностью, СПОСОБНОСТЬЮ брать на себя ПОЛНУЮ ответственность за СВОЮ работу», за СВОИ решения.] Но так получилось, что, совсем не желая того, я несколько раз основательно подвел Кузнецова, вызвав к нему неприязнь ряда авторитетных в то время руководителей.
   В 1938 году в составе группы, которую возглавлял Андрей Александрович Жданов (этот бывший речник курировал в Политбюро весь флот), я побывал в Ленинграде. Жданов знакомился со строительством новых боевых кораблей, выяснял, что требуется для ускорения и улучшения дела. Посетили эсминец, крейсер. Я – в составе его «свиты». На обеды, которыми моряки угощали гостей, Жданов не оставался, а я и некоторые другие члены комиссии не отказывались от традиционного флотского борща в уютных кают-компаниях. Тем более что визиты Жданова были кратковременными, а мы работали на крейсере несколько дней, проверяя боевую подготовку, моральный дух. Я был в штатском, интересовался артиллерией, меня и принимали за инженера-артиллериста. При мне не стеснялись вести разговоры, особенно на отдыхе, после хорошей закуски. Некоторые по-свойски называли меня «папашей». Я не обижался. И уж, конечно, у меня нашлось потом доложить Сталину кое-что, совершенно ускользнувшее от Жданова и его помощников.
   Мы строили Большой флот, и успешно строили его с технической точки зрения. Но у этого флота не было «головы», не было единого сильного руководства. В тридцатых годах морских наркомов снимали с поста столь же стремительно, как и назначали, не дав осмотреться, проявить себя. А самое странное и страшное – на этот высокий специфический пост, требовавший особых знаний, назначались люди, имевшие о флоте весьма смутное представление. Один издавал приказы, противоречащие всем флотским традициям. Другой повелел носить краснофлотцам ремни поверх робы – рабочего платья. Как поверх гимнастерки. Мне объяснили, что при этом моряк застрянет в первом же люке. В общем, на флотах своим высоким начальством были недовольны многие, от рядовых до командиров соединений. Обо всем этом я и рассказал Сталину, кратко охарактеризовав двух последних наркомов ВМФ. Неплохим человеком был П.А. Смирнов, зарекомендовавший себя умелым армейским политработником. Но в морских делах он ничего не понимал, авторитетом не пользовался. И уже совсем вроде бы удивительно, каким образом оказался наркомом М.П. Фриновский. В НКВД он считался опытным следователем, но никогда не ступал на палубу корабля. Можно было лишь догадываться, что Фриновский – доверенное лицо Берии, который стремился насадить повсюду верных себе людей. Кстати, это тот самый человек, который, как мы уже говорили, предположительно застрелил Я.Б. Гамарника на его квартире, что было обставлено как самоубийство+.

   +Высокую должность в Москве Михаил Петрович Фриновский получил после того, как летом-осенью 1934 гола выполнил в Ленинграде некое особое задание НЕЗАДОЛГО до покушения на С.М. Кирова. Арестован Фриновский в 1940 году. Расстрелян. Не реабилитирован. (Примеч. автора).

   – Фриновский не только следователь, он работал в пограничной охране, а в погранохране есть и моряки, – сказал Сталин.
   – Может ли он отличить форштевень от ахтерштевня, знает ли иностранные флоты, способен ли вести морское сражение?!
   – Он способен проводить линию партии, – нахмурился Сталин. – А освоиться на флоте ему помогут специалисты.
   – Моряков учат годами, десятилетиями. Рядовой краснофлотец много пота прольёт, много шишек набьёт, прежде чем ему доверят штурвал. А Фриновскому доверено управление всеми морскими силами. Если катер сядет на мель, это ещё полбеды. Но если весь флот…
   – Ми-и тоже обеспокоены этим, — продолжал хмуриться Сталин. Некомпетентные начальники опасны вообще, а на море и в воздухе опасны вдвойне. Но где взять надежных, умелых людей? Адмирал Исаков? Нет, Иван Степанович занят важнейшим делом, судостроением, и сейчас в командировке в Америке. Лев Михайлович Галлер? Тоже нет. Он замечательный штабной работник, на нём при любом наркоме флот держится… Так кого же назначить? Вы можете дать фамилию?
   – Я назову требования. Народным комиссаром должен быть человек, безусловно знающий и любящий флот, имеющий специальную подготовку. Он должен иметь боевой опыт, хотя бы минимальный. И не должен быть болваном.
   – Последнее требование наиболее трудное, — усмехнулся Сталин. Товарищ Жданов называл мне перспективную фамилию, но он даже не адмирал, он капитан первого ранга, недавно вернулся из Испании. Мы доверили ему Тихоокеанский флот… Кузнецов, так зовут этого человека… Скоро восемнадцатый съезд партии, мы предложим ему выступить и познакомимся ближе…
   Судьба Кузнецова была решена. Выбор оказался очень удачным. У Николая Герасимовича были глубокие специальные и общие знания (владел французским, испанским языками), широкий кругозор, умение управлять твердо, но тактично. Доброжелателен. Много лет провел на палубах кораблей. Моряки потом говорили мне, что после долгой удушливой атмосферы на флотах повеяло свежим ветром, люди встрепенулись, флот ожил, быстро набирал силы. А с другой стороны, Берия, когда Фриновский был изгнан с флота, потерял всякую надежду прибрать к рукам военно-морские силы. Лаврентий Павлович понимал, что к честному, смелому, ДОБРОсовестному Кузнецову НЕ ПОДСТУПИТЬСЯ. Значит, надо свалить, УТОПИТЬ его при первой возможности. Вот так «обзавелся» Николай Герасимович злопамятным врагом, и я частично был повинен в этом.

Портрет адмирала Кузнецова, Николая Герасимовича (1904 – 1974) адмирала флота Советского Союза, главнокомандующего ВМФ СССР чтобы получить больший размер – нужно кликнуть мышью

   Минувшее вспомнилось, пока слушал в кабинете Кузнецова скупой, четкий рассказ о том, что произошло на флотах. По словам Кузнецова, все попытки авиации противника прорваться к военно-морским базам окончились полным провалом. Флоты развернулись по-боевому и ждут указаний. [Если сравнить плод деятельности[+][++] Наркома Обороны СССР Тимошенко и начальника Генерального штаба Жукова с плодом деятельности[+] Наркома Военно-морского Флота СССР Кузнецова в первые часы и недели начала войны, то НЕВОЛЬНО приходится согласится с мнением Арсена Мартиросяна: Тайна 22 июня: второй эшелон заговора Тухачевского (его материалы на сайте смотри здесь).]
   Спокойствие Николая Герасимовича передалось и мне. Скверно, разумеется, что началась война, да ещё так внезапно, но ведь сколько было войн на моем веку, начиная с русско-японской! Тяжко нам будет, но и на этот раз ОДОЛЕЕМ с Божьей помощью супостата.
   – Николай Алексеевич, а не отдохнуть ли вам? – участливо спросил Кузнецов, подумав наверно, что я задремываю в кресле. – За этой дверью комнатка с диваном, – показал он. – А то ведь свалимся все от бессонницы… Будут вас искать – разбудим.
   Я воспользовался предложением и второй раз в эту ночь, а точнее, в это утро заснул на какой-то короткий срок.

Глава 3

С Т А Л И Н Иосиф Виссарионович Верховный главнокомандующий Красной Армии – Советской Армии – победительницы фашисткой Германии Слуги мировой закулисы ненавидят Сталина за то, что он возродил русский национализм Сталин методично уничтожил исполнителей ритуального убийства Императора Николая Второго О портрете на камне смотри здесь чтобы получить больший размер – нужно кликнуть мышью

   В девять часов Поскребышев прислал за мной машину. Как обычно, я прошёл не через приемную, не через рабочий кабинет Сталина, а сразу из коридора, через закуток с охраной, в личную комнату Иосифа Виссарионовича, или, как её ещё называли, в "комнату за кабинетом". Этим ходом с малозаметной дверью в коридоре, насколько я знаю, пользовались кроме хозяина только три человека: Поскребышев, Берия и я. Да и то не всегда.
   Основные качества любого человека раскрываются обычно в самые напряженные часы, под гнетом тяжелых событий, когда невозможно лукавить, «показывать» себя лучше, чем есть. К Алексею Николаевичу Поскребышеву, как, наверно, заметил внимательный читатель, я относился предвзято, с некоторой долей раздражения, ценя в нём лишь одно: безусловную, ПОЛНЕЙШУЮ, прямо-таки собачью (в самом лучшем понимании) преданность Иосифу Виссарионовичу. Он даже распоряжения, любые слова Сталина произносил точно с тем оттенком, с которым они были сказаны. Так вот, в сложной и нервозной обстановке того утра особенно проявилась главная особенность моего оборотного тезки: деловитость. Поскребышев был на посту, он добросовестно, инициативно, несуетливо выполнял свои обязанности. И я оценил эту его способность.
   За дверью, в рабочем кабинете, было много людей: члены Политбюро, Тимошенко, Жуков, Ватутин. Я спросил Поскребышева, чем они заняты. Оказывается, готовят сообщение о войне, с которым должен выступить по радио Вячеслав Михайлович Молотов.
   – Почему не Сталин? – удивился я.
   – Его просили, но он решительно отказался, – объяснил Алексей Николаевич. – Он заявил, что сейчас ему нечего сказать людям, пусть говорит нарком иностранных дел. Иосиф Виссарионович дал понять: если о войне скажет Сталин, война станет необратимым фактом. Если Молотов – ещё что-то можно поправить.
   – Значит, он надеется?
   – Он не хочет упустить ни одного шанса… И ещё. – Поскребышев на секунду замялся. – Боюсь, что он простудился. После бани. Сел голос… Вы сами поймёте…
   Поскребышев ушёл в кабинет, оставив меня в растерянности. То, что он сказал, было, мягко говоря, неприятно услышать. Иосиф Виссарионович простыл… Нет, не баня тут виновата. Я достаточно хорошо знал симптомы определенного сталинского состояния. До той минуты во мне преобладало ощущение перелома, крутых перемен, когда прошлое, привычное вдруг отсекается и грядёт новое, неизведанное, всё делится на «до» и «после», но едва услышал слова Поскребышева, это щемящее ощущение сменилось нарастающей тревогой за здоровье Сталина. Возможен психический срыв. В такой-то момент!
   Алексей Николаевич принёс из кабинета проект Указа Верховного Совета о проведении мобилизации, подготовленный Наркоматом обороны. Сталин, бегло прочитав проект, не высказал своего мнения, а положил бумагу на условленное место на своём столе. Поскребышев знал: в таком случае надо срочно и быстро проконсультировать документ. Иногда это делалось по телефону. А на этот раз Сталин распорядился заранее пригласить меня. В связи с указом и для совета по другим могущим возникнуть вопросам.
   – Желательно за двадцать минут, – сказал Поскребышев.
   – Постараюсь.
   Я достаточно хорошо знал мобилизационные принципы и соответствующую документацию старой армии, затем периода гражданской войны и последовавшего мирного времени. Прочитав проект, сразу понял, что составлен он торопливо и далеко не во всём соответствует сложившейся обстановке и нашим реальным возможностям. Составлен по принципу: лишь бы отреагировать, лишь бы принять меры. Что такое призвать под ружье сразу пятнадцать возрастов по всей стране? Около пятнадцати миллионов мужчин самого активного возраста. Зачем столько? В течение месяца наши вооруженные силы могли принять в себя, в формирования первой очереди, миллионов пять-шесть: это больше, чем вся германская армия. А ещё десять миллионов? Будут болтаться без толку, забивать формировочные пункты, транспортные артерии, потреблять на досуге казенный харч, вместо того чтобы приносить прямую пользу на заводах, на сенокосе, при уборке урожая. Их надо призывать не огулом, создавая сумятицу и беспорядки, а по мере необходимости. Кстати, такой подход к делу не утратил значения и теперь, когда пишу эти строки. Тем более, что мобилизационная готовность (с наличием соответствующих запасов и резервов промышленности) в ту пору была у нас значительно выше, чем при Хрущеве или при Брежневе. Чем дальше, тем хуже. Политики начали торговать нашим военным преимуществом, заслуживая сомнительную популярность за рубежом: для наших врагов чем мы слабее, тем лучше. Возникни вновь крайняя ситуация, мы бы оказались гораздо менее готовыми к отражению врага, чем в сорок первом году. Болтовней, уговорами врагов не остановишь.
   Я тогда внёс несколько существенных поправок в проект указа. Суть такова. Провести не просто мобилизацию, а всеобщую мобилизацию мужчин от восемнадцати до пятидесяти лет во всех западных регионах, которые мог захватить враг (Прибалтика, Белоруссия и Украина до Днепра). То есть полностью сохранить для армии этот контингент. Обратить его на пополнение кадровых дивизий или вывести из угрожаемой зоны для дальнейшего использования. Далее. Мобилизацию объявить только в европейской части страны, призвав пока лишь десять возрастов. Этого вполне хватит. В других военных округах брать людей строго по потребности.
   Иосиф Виссарионович сам пришёл за проектом указа – наверно, хотел увидеть меня. О чем-то спрашивал, что-то уточнял – всё это вылетело из памяти, было несущественно. Меня волновало только его состояние. Он был настолько спокоен, медлителен, рассудителен, что я понял: внутренне напряжен до предела. Он несколько раз доставал платок. Начинался насморк признак того, что организм выходит из-под контроля. Но чем, как было отвлечь Иосифа Виссарионовича, остановить процесс? Я начал говорить о сообщениях с флотов, но Сталин, будто не слыша, прервал меня и попросил не уезжать. Да я и не собирался…
   В принятом указе о мобилизации некоторые мои пожелания были учтены. В Среднеазиатском, Забайкальском и Дальневосточном военных округах мобилизация не проводилась. Слава Богу, не всех мужчин сгребли и бросили в сумятицу. Пригодились потом сибиряки и дальневосточники. Да и железные дороги не были забиты, катая людей туда-сюда. И без того поток грузов возрос чрезмерно.
   Ровно в полдень Молотов объявил по радио о нападении гитлеровских войск. Страна узнала о войне, а в Кремле, в руководящей верхушке, несколько спало напряжение, улеглась нервозность. Поделились известием с народом, и вроде бы легче сделалось. После бессонной ночи люди, наконец, расслабились, вспомнили, что со вчерашнего дня ничего не ели. И выяснилось, что никто не знает, что сейчас, в новых условиях, надо предпринять, какой конкретной работой заняться (кроме военных, конечно). Надо было отдохнуть, собраться с мыслями, подумать. Сталин никого не задерживал, и его кабинет опустел. Поскребышев намекнул насчет обеда, но Иосиф Виссарионович отказался, попросил принести крепкого чая и что-нибудь сладкого. Мы с ним устроились за длинным столом, друг против друга. Лицо его заметно осунулось, но в общем-то выглядел он неплохо, уже не было того каменного спокойствия, вслед за которым часто наступала тяжелая психическая реакция. Он был утомлен, несколько подавлен, в глубине души продолжал ещё недоумевать, сомневаться, ещё не осознав всю суть и необратимость свершившегося. Но мысли его текли по новому руслу.
   К этому времени Прибалтийский, Западный Особый и Киевский Особый военные округа были преобразованы в Северо-Западный, Западный и Юго-Западный фронты, а командующие округами превратились соответственно в командующих фронтами. Все они были молоды, недавно ещё командовали дивизиями или корпусами и не имели НИКАКОГО опыта руководства КРУПНЫМИ массами войск в БОЕВЫХ условиях. Только теоретическое представление, полученное на академических лекциях или почерпнутое из учебников. Мы говорили о них и думали, как я убедился, об одном и том же: сожалели, что среди наших военных нет Егорова, Тухачевского, Уборевича… Александр Ильич Егоров стал бы Верховным Главнокомандующим. У него стратегическое мышление, знания, организаторские способности. Лучший, да, пожалуй, единственный настоящий, с самым большим стажем командующий фронтами на гражданской войне… Иероним Петрович Уборевич, сам литовец, возглавил бы Северо-Западный фронт. Михаил Николаевич Тухачевский – наиболее ответственный, Западный. Он воевал на том направлении ещё в первую мировую, потом в гражданскую. А вот кому доверить Юго-Западный фронт? Тут бы я руками развел. Иона Якир не потянул бы. Он больше военно-политический руководитель, чем военный, он хорош для мирного времени. Блюхер? Он специалист по Восточному театру военных действий и должен был бы находиться на своем месте. О нём говорили: "Когда Блюхер на Дальнем Востоке, там можно держать на несколько дивизий меньше…"
   – Николай Алексеевич, – голос Сталина звучал хрипло, – помните присловье товарища Егорова (он не поправился, произнеся слово «товарищ», может быть, и не заметил) насчет ясности? "Нужна полная ясность", "Хочу, чтобы ясно поняли", – любил повторять он… А какая может быть ясность, если никто ничего не знает и не докладывает ничего определенного! Наши командующие фронтами, вероятно, растерялись. Надо подкрепить их. Мы решили послать на Юго-Западный фронт к Кирпоносу товарища Жукова. Пусть выяснит обстановку, ускорит нанесение контрударов по зарвавшемуся противнику. А на Западный фронт, в помощь Павлову, направим товарищей Шапошникова и Кулика. У товарища Шапошникова опыт, у Кулика – энергия.
   – Жуков никогда не командовал фронтом такого масштаба. Один неумелый или два неумелых – какая разница! Только мешать друг другу будут. А мое мнение о способностях Кулика вам известно.
   – Что же, будем сидеть сложа руки? – неуверенно произнес Иосиф Виссарионович. – Надо же действовать…
   – Генерал Брусилов говорил так: чем выше штаб, тем раньше начинается его влияние на подготовку событий и тем меньше он влияет на ход сражений, когда таковые начинаются. Чем ближе к месту событий, тем значительнее роль непосредственных исполнителей. Это про штабы, Иосиф Виссарионович, а в государственном масштабе эта закономерность проявляется ещё резче. Мы теперь будем пожинать плоды государственной и военной работы за последние годы. К тому же ГЛАВНОЕ на сегодня уже сделано: объявлено о состоянии войны, о мобилизации, войска получили приказ дать отпор и отбросить неприятеля.
   – Мы не знаем, что происходит там, на границе.
   – Неразбериха, как и бывает в подобных случаях, – ответил я. Неожиданное нападение, утрата управления, неорганизованность, отсутствие связи. Сейчас ход событий зависит от командиров среднего и низшего звена, которые принимают конкретные решения. Или не принимают – по неспособности. Поверьте мне, к концу дня или ночью штабы дивизий, корпусов, армий более-менее разберутся в обстановке, доложат командующим фронтами, а те в свою очередь в Генштаб и наркому. Поэтому главное сейчас – набраться терпения, как это ни трудно.
   – Может, Николай Алексеевич, вам поехать на фронт вместе с Жуковым?
   – Не хочу уезжать, по крайней мере в ближайшие дни, когда многое решается.
   – Почему? – пытливо глянул на меня Иосиф Виссарионович, и в его помутневших глазах я заметил беспокойство: неужели, мол, плохо выгляжу.
   – Это будут очень трудные, может быть, самые трудные дни. Хочу находиться недалеко от вас.
   – Пусть будет так, – согласился он.
   Поскребышев доложил о прибытии Тимошенко. Я направился в Генштаб, к Ватутину, оставшемуся за Жукова. Сообщения из армий и фронтов поступали редко и были противоречивы, по ним нельзя было составить представление о силах врага, о направлении его ударов. Не знаю, какими делами занимался в это время Сталин, но меня он больше не вызывал. А я чем дальше, тем сильнее беспокоился о его здоровье. Шла уже вторая бессонная для него ночь. Без отдыха, без обеда и ужина – долго ли он выдержит такую нагрузку?!
   Валентину Истомину я попросил иметь наготове в кремлевской квартире горячую и холодную закуску. Бутылка вина и фрукты были на столе. Несколько раз звонил Поскребышеву: не освободился ли Сталин. Наконец, Алексей Николаевич усталым голосом ответил, что Иосиф Виссарионович один, вроде бы намерен прилечь на диване, и сразу соединил меня с ним. А я попросил Сталина срочно прийти в квартиру по важнейшему делу. И повесил трубку.
   Подействовало. У него хватило сил добраться до квартиры. С трудом переступил порожек. Лицо бледное, недовольное. Я встретил его решительным натиском:
   – Иосиф Виссарионович, извольте немедленно поесть и ложитесь спать, пока не начался рассвет. Это необходимо, вы не имеете права выходить из игры. Это не просьба, это, если хотите, приказ!
   – Даже так? – Он грузно опустился на стул, усмехнулся. – Вы правы. Война только начинается, и нельзя, просто невозможно не спать всю войну, попытался пошутить он. – Только сразу разбудите меня, если возникнет необходимость.
   Так мы условились. По совести говоря, я боялся: Сталин настолько переутомлен и возбужден, что не сможет уснуть. Но подействовала, вероятно, привычная домашняя обстановка, подействовало вино. Он затих сразу, едва вытянулся на своей узкой жесткой постели. Я попросил Истомину находиться в соседней комнате, чтобы никто и ничто не нарушило его отдых. Отключил телефон. А сам занял место рядом с дежурным генералом, твердо решив ни при каких условиях не будить Сталина, пока не проснётся сам.

"Посвящается Сталину"
исп. Антон Ключев, стихи Павла Базурина здесь